Русское дворянство времен Александра I. Патрик О’Мара

как прежде, полностью от благосклонности царя и близости к нему. Настоящий успех теперь зависел от репутации среди дворян. Теперь можно было достичь высокого статуса и сделать значительный вклад в дело отечества независимо от официального признания и наград, потому что война породила множество героев, которые обязаны своим положением своим собственным усилиям, а не влиятельным покровителям и благосклонности царя[113].

      Хотя в этом анализе действительно может быть доля правды, тем не менее посленаполеоновское российское дворянское общество изобилует ситуациями, когда вмешательство царя в отдельных случаях оказывалось решающим. В 1825 году Александр I отказал историку С. Н. Глинке в какой-либо награде за его выдающуюся «Русскую историю» и, что еще хуже, отказал ему в пенсии на том основании, что автор «не служит и нигде не служил». Все попытки Н. М. Карамзина и других отменить решение царя привели лишь к его назначению в Московский цензурный комитет. Здесь Глинке пришлось пережить ряд дальнейших неудач, в том числе арест за слишком либеральный подход к своей новой роли[114]. Точно так же производство офицера в следующий чин могло быть приостановлено просто потому, что царю не хотелось его санкционировать. Возьмем лишь один пример: Александр I приказал «вычеркнуть» имя П. И. Пестеля из уже подготовленного приказа о производстве Пестеля в полковники, поскольку решил повременить с назначением его командиром полка. Только в конце 1821 года после ряда унизительных отказов царь произвел Пестеля в чин полковника и дал ему командование полком[115].

      Утверждение социального статуса – тема, общая для многих мемуаров, написанных дворянами в правление Александра I (или вскоре после него). Например, Минц цитирует воспоминания поэта И. И. Дмитриева, который с 1810 по 1814 год занимал пост министра юстиции. Чтобы продемонстрировать, что его отец, живший в провинции между Казанью и Симбирском, был образованным человеком, Дмитриев писал, что его постоянными товарищами были «три коротких приятеля, умные, образованные и недавно покинувшие столицу»[116]. Точно так же избрание М. П. Леонтьева на должность полицейского инспектора (исправника) в 1815 году ввело его в круг избранных: «Должность моя сблизила меня со всеми дворянами нашего уезда, которые почти все были люди просвещенного ума, люди, что называется, большого света и лучшего тона»[117]. Следовательно, социальная значимость индивида, очевидно, определялась его близостью к «обществу», силой его связей и уважением, которое он заслужил в определенном кругу. Так, например, барон Розенкампф «настолько устроился», что «мог принимать у себя графа Строганова, Новосильцева и Чарторыйского», которые все входили в Негласный комитет Александра I в начале его правления в 1801 году. Розенкампф находил это своей личной заслугой, достойной упоминания в мемуарах[118].

      Все это, в свою очередь, указывает

113

Экштут С. А. В поиске исторической альтернативы: Александр I. Его сподвижники. Декабристы. М., 1994. С. 54.

114

Володина Т. А. «Русская история» С. Н. Глинки. С. 160.

115

Экштут С. А. В поиске исторической альтернативы. С. 77; O’Meara P. J. Russia’s First Republican: The Decembrist Pavel Pestel. New York, 2003. P. 20–22, 25–27, 29.

116

Дмитриев И. И. Взгляд на мою жизнь: записки действительного тайного советника Ивана Ивановича Дмитриева. М., 1866. С. 20 (репринт: Cambridge, 1974. P. 9); Минц С. С. К вопросу об уровне классовой сплоченности российского дворянства в конце XVIII – начале XIX в. // Правительственная политика и классовая борьба в России в период абсолютизма. Куйбышев, 1985. С. 133–144. И. И. Дмитриев (1760–1837) был близким другом Н. М. Карамзина. Его воспоминания впервые были опубликованы только в 1866 году. О его службе министром юстиции см.: Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Тайные советники империи… С. 95–123.

117

Леонтьев М. П. Мои воспоминания… Кн. 3. № 11. С. 614; Минц С. С. К вопросу об уровне… С. 136.

118

Майков П. Барон Густав Андреевич Розенкампф. С. 166.