Русское дворянство времен Александра I. Патрик О’Мара

йской дореволюционной социальной иерархии и играло жизненно важную роль в функционировании гражданского общества. Следовательно, история дворянства – ключ к пониманию динамики самодержавия[1].

      Соответственно, это исследование основано на разнообразных редко цитируемых источниках, как опубликованных, так и неизданных, в том числе включающих личные фонды, документацию региональных органов власти, мемуары, дневники и корреспонденцию. Эти источники в своей совокупности составляют для историка мозаичный портрет дворянства времен Александра I, одновременно и коллективный, и индивидуальный. Такое богатство источников обеспечивает многообразие подходов к реконструкции и анализу исторического материала, ими проиллюстрированного. Однако я предпочел сосредоточиться на политической культуре дворянства, столичного и провинциального, и попытался создать первую комплексную работу (на английском и русском языках), помещающую Александра I в этот очень важный контекст. Одной из главных задач моей работы является по-новому осветить характер известного своей загадочностью царя. Сопутствующий анализ отношений Александра и русского дворянства занимает лакуну в литературе по политической истории России первой четверти XIX века[2].

      Когда в марте 1801 года Александр взошел на престол, русское дворянство обратилось к новому царю за восстановлением прав и привилегий Жалованной грамоты дворянству 1785 года, отнятых у этого сословия его авторитарным отцом, императором Павлом I, во время своего своенравного и эксцентричного правления. Недоверие Павла к дворянам нашло свое выражение в том, что Джон Гудинг назвал «господством террора», развязанного в отношении дворянского сословия. Речь идет, в частности, о Манифесте 1797 года о трехдневной барщине, который ограничил работу крестьян на барина тремя днями и сделал воскресные дни выходными. Павел I также отменил для дворянского сословия запрет на телесные наказания, наложил ограничения на путешествия, иностранные наряды и даже запретил импорт предметов роскоши из Великобритании назло столичному дворянству. В центральной и региональной администрации царь все больше опирался на бюрократию и армию, чем на дворян. В то же время он настаивал на том, чтобы дворянское сословие вновь стало служилым, игнорируя положения Манифеста о вольности дворянства 1762 года. Ко всеобщему облегчению, спустя только 4 года и 4 месяца с момента воцарения непредсказуемое правление 46-летнего Павла I было прервано его убийством группой наиболее доверенных и высокопоставленных представителей элиты, включая членов семей Долгоруковых, Вяземских и Голицыных[3]. Царство террора завершилось, и, по знаменитому выражению А. С. Пушкина, настало «дней Александровых прекрасное начало», прежде всего для дворянства.

      Ключевой особенностью правления императора Александра I была политическая борьба вокруг проблемы будущего России: стоит или нет в соответствии с европейским духом времени идти по пути фундаментальных политических, экономических и социальных реформ. В случае с Россией это предполагало отмену крепостного права и принятие новой конституции. Вне тех придворных кругов, где эти вопросы более-менее постоянно обсуждались, конфликт между реформаторами и консерваторами разворачивался в единственном социальном классе империи, способном его вести, – русском дворянстве, которое само в это время претерпевало далекоидущие изменения.

      В частности, росло напряжение между теми группами дворян, которые считали себя европейцами и были активными проводниками европеизации русской политики и культуры, и теми, кто стремился сохранить самобытный национальный статус-кво. Западные влияния на русское общество, как на представителей элиты, так и на дворянство в целом, особенно благодаря индивидуальным контактам с Наполеоновской Европой, позволяют говорить о «европейском» поколении русского дворянства. Распространение просвещенческих идеалов эгалитарной справедливости и личной свободы в сочетании с влиянием романтизма сделало культурное и идеологическое сближение России и Запада неизбежным. Так, прозаик и поэт-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский считал, что его поколение могло «говорить по-русски… мыслить по-европейски»[4]. Это противоречие предвосхитило восстание декабристов в Санкт-Петербурге в конце 1825 года (в котором Бестужев принимал активное участие) и в конце концов переросло в страстные споры между западниками и славянофилами о пути России в последующие десятилетия. Именно в этом историческом и исследовательском контексте и находится моя работа.

      В книге исследованы ключевые политические, социальные и культурные темы. Она состоит из шести частей. В первой и второй рассмотрены источники престижа и привилегий дворянства, его юридический и социальный статус, богатство и бедность, а также характер полученного им образования. Овладение иностранным языком преимущественно франкоязычной знатью получает особое внимание, которого заслуживает этот необычный культурный феномен. Третья часть посвящена роли дворянства в местном самоуправлении и провинциальной администрации, в частности на примере богатого областного архива Нижнего Новгорода (после распада

1

В конце XIX – начале XX века в среде русских историков возрос интерес к истории дворянства, что нашло отражение в нескольких значительных публикациях. Наиболее важные работы о начале XIX века: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // Русская старина (далее – РС). 1899. Кн. 1; 1904. Кн. 3. (См. библиографию для полного описания этого издания, а также репринтного: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века / Изд. подгот. П. В. Ильиным. СПб., 2007. Во вступительной статье к книге Ильин подтверждает неувядающее значение новаторского исследования Дубровина); Елишев А. И. Дворянское дело: Сб. ст. М., 1898; Евреинов Г. А. Прошлое и настоящее значение русского дворянства. СПб., 1898; Яблочков М. Т. История дворянского сословия в России. СПб., 1876, а также его работа «Российское дворянство. История родов» (СПб., 1876), перепечатанная в: История российского дворянства. М., 2009; Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. СПб., 1870 (и 1912), переиздана в 2003 году; Семенов Н. П. Наше дворянство. СПб., 1899; Ш. Дворянство в России: исторический и общественный очерк // Вестник Европы (далее – ВЕ). СПб., 1887. Т. 2–3. С. 533–571, 186–210, 421–452; Корф С. А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762–1855 годов. СПб., 1906.

2

О правлении Александра I см.: Hartley J. M. Alexander I. London; New York, 1994; McConnell A. Tsar Alexander I: Paternalistic Reformer. New York, 1970; Rey M.-P. Alexander I: The Tsar Who Defeated Napoleon. DeKalb, 2012; Мироненко С. В. Александр I и декабристы: Россия в первой четверти XIX века. Выбор пути. М., 2017; Окунь С. Б. История СССР. Т. 1: 1796–1825: Курс лекций. Л., 1948; Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М.; Л., 1957; Он же. Отражение войн 1812–1814 гг. в сознании современников // Исторические записки. М., 1950. Т. 31. С. 222–244; Schiemann T. Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I. Kaiser Alexander I. und die Ergebnisse seiner Lebensarbeit. Berlin, 1904; Шильдер Н. К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование: В 4 т. СПб., 1897–1898. Особенно Т. 2 и 4.

3

Gooding J. Rulers and Subjects: Government and People in Russia 1801–1991. London, 1996; Riasanovsky N. V., Steinberg M. D. A History of Russia. Oxford, 2005. P. 254–245; Hartley J. M. Alexander I. P. 21, 25; Dixon S. The Modernisation of Russia, 1676–1825. Cambridge, 1999. P. 131.

4

Цит. по: Бокова В. М. Беспокойный дух времени. Общественная мысль первой трети XIX в. // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003. С. 76. По теме культурных сближений см.: Тимофеев Д. В. Европейские идеи в социально-политическом лексиконе образованного российского подданного первой четверти XIX века. Челябинск, 2011.