Русское дворянство времен Александра I. Патрик О’Мара

[63].

      К 1800 году примерно половину населения России составляли крепостные, принадлежавшие примерно 400 000 дворян, чьи полномочия были сопоставимы с полномочиями американских рабовладельцев или английских помещиков[64]. Будет справедливым подчеркнуть, что основной чертой потомственного дворянства на протяжении всей его истории была его относительная немногочисленность, если учесть управляющую, модернизирующую и цивилизаторскую роль, которую, согласно ожиданиям государства, оно должно было играть в российском правительстве и обществе[65].

      Со стороны потомственной знати было некоторое остаточное пренебрежение к «новым» послепетровским чиновным (личным) дворянам. Например, в начале XIX века на заседании Негласного комитета Александра I граф П. А. Строганов определил состояние русского дворянства: «Что такое наше дворянство? Дворянство составилось у нас из множества людей, сделавшихся дворянами только службою, не получивших никакого воспитания, которых все мысли направлены к тому, чтобы не постигать ничего выше власти императора… Это сословие самое невежественное, самое ничтожное…»[66]

      В своей до сих пор актуальной работе о жизни в России начала XIX века Н. Ф. Дубровин утверждал, что из всех прав и прерогатив, которыми пользуется дворянство, больше всего их привлекает (кроме исключительного права собственности крепостных) свобода от службы. Он выделил три категории дворян во время правления Александра I: «Во-первых, оно состояло из большого числа помещиков, живших в полнейшем невежестве; во-вторых – из людей полувоспитанных, не имевших никакого понятия о России и едва знавших имена губернских городов»; третья часть дворянства состояла из людей хорошо образованных, но они держались особняком, избегая любых контактов с остальным российским обществом. Как отголосок графа Строганова глубоко пессимистический взгляд Дубровина, выраженный почти столетие спустя, приводит его к выводу, что в любом европейском обществе дворянство занимало бы ведущее место и играло бы важную роль. Но, к сожалению, в России дворянство «тунеядствовало, ссорилось между собой, не было подготовлено к серьезным занятиям и к полезной государственной деятельности»[67].

      Корректируя эту мрачную оценку, Раев полагает, что после 1801 года общественная жизнь все чаще велась вне публичного пространства и за закрытыми дверями, перемещаясь из «официальной обстановки» в приватные сообщества, такие как литературные салоны «республики ученых», в том числе «Арзамас», и Английские клубы в Санкт-Петербурге и Москве. Они служили местом встречи для людей с более высокими интеллектуальными потребностями, где участники могли обмениваться информацией и делиться идеями о текущих событиях в литературе и искусстве. Масонские ложи также стали скрытыми местами встреч для членов элиты, предоставляя им относительно безопасную среду для оживленных споров, а также критики

64

Об этом см.: Martin A. M. The Russian Empire and the Napoleonic Wars. P. 243–244.

65

Lieven D. The Elites // The Cambridge History of Russia. Vol. 2: Imperial Russia, 1689–1917 / Ed. D. Lieven. Cambridge, 2006. P. 229–230.

66

Яковкина Н. И. Русское дворянство. С. 8–9. Об антагонизме между потомственными и личными дворянами см.: Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России. С. 22–23; Raeff M. Understanding Imperial Russia: State and Society in the Old Regime. New York, 1984. P. 103–112.

67

Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // РС. 1899. Т. 97. C. 547–548.