Черти в Париже. Ярослав Полуэктов

постели, почесал, извините, кокушки и, без извинений, левую сторону голой – формой под петушка имени Буша – ляжки.

      Под прозрачной цыплячьей кожей с намёками старческих пупырышков видна сеть ручейков, в которых когда–то текла кровь, но теперь вместо неё алкоголь пивного происхождения.

      Соседей по койке рядом с ним нет.

      И никто не прочёсывает местность с приспущенными брюками.

      – Давно воскреснул? А я токо что.

      – А я вижу.

      Проснулся я на самом деле давно, и вовсе не умирал.

      Я и не пил практически: против Бима я трезвенник.

      И всегда – против некоторых сексуально озабоченных – сплю в дягилевской длины и красоты трусах.

      Разве можно Париж просыпать?

      Откусите себе язык только за мысль об этом!

      Хоть язык не виноват. Язык – всего лишь рупор мозга.

      Зато язык ещё и стрелочник, удобный, потому как крайний. Все его рельсы ко злу ведут, не к козлу, тем паче не ко Киеву, тем паче не к нынешней заразе.

      Или наоборот: лучше «благостнейшего языка, но с маскированными словесями, и без оных, однакож со ужасеся щрёными оскорбленьями, наикрайняйшаго стрелочника также нетутя.

      Грешен носитель ево. Повесить на нево вся. Самим очищатися.

      И самово растянуть велми. Сделать с него барабан, чтобы бубнил по делу, а не яки как. Площадь его ровно с барабан, если проварить хорошенько с каустиком».

      ***

      Жёнка – ещё до разводной процедуры – говорила: "Ты меня обижаешь".

      Я удивляюсь: "Чем?"

      Она: "Словами".

      Я: "Ты суди по делам, что ты на слова обижаешься?"

      Она: "А я всё равно обижаюсь".

      Я: "Я же тебя даже не бью… как некоторые".

      Она: "Нашёл эталон".

      Так и разошлись: слово за слово, слова материализовались, и привет родителям.

      Без языка ты и не жив, и не мёртв, как в русской извращенческой сказке про неголую и неодетую.

      Или как у Буратины: с языком ты скорее жив, чем мёртв.

      6. Утро в Париже

      Утро в Париже это НЕЧТО.

      Это романтичное зрелище!

      Особенно если едешь не с этими обормотами – хотя и с ними уже свыкся – а с нормальной девчушкой, готовой целоваться в транспорте и на скамейке, прижимать себя к твоим бёдрам, хвататься за руки, щебетать дурь и любиться ежевечерне за три бутерброда на бегу, за бокал вина в бистро и один полноценный обед в день.

      Это покупатель так думает. А девушки думают всяко.

      Наши девушки такое могут себе позволить, ничуть не стесняясь такой мизерной – считай, обидной цены.

      А то и не цена вовсе, а компенсация материи с энергией.

      Просто в человечьем мире такие приняты физические эквиваленты.

      Хотя, если рассудить по справедливости – билеты, гостиница тоже в счёт. В счёт энергии передвижения и потенции массы, а также обслуге на карман, и всё такое.

      Так что и не особо дёшево, если трезво рассудить.

      Кто ж с тобой – ещё немного и вовсе старым пердуном и дряхлым пижоном – будет чпокаться, если у неё у самой деньги на билет есть.

      Даже и не поедет с тобой, если у неё есть деньги на билеты туда и обратно и для показа той таможне.

      Та–Можня этим озабочена.

      Эта Не–Можня ничем не озабочена.

      А в Париже без денег можно прожить на обыкновенных деревянных скамейках – на львиных – из чугуна – подпорках.

      Кушать из мусорки: живи поближе к Чреву Парижа и дело в шляпе. Хвостоff от моркоwi наедитесь до отвала!

      А если русской тёлочке подцепить парня – пусть даже тёмнокожего – то и вообще хорошо.

      Хотя деваху в количестве одна особь французы не пустят: с русскими девками тут труба.

      Того и норовят нашенские девки навсегда остаться там в загранке: замуж за ихнего богатенького выйти, прописку получить, потом развестись и хапнуть чужого имущества.

      ПМЖ, пмж!

      Имущество лоха – его проблемы: хотел русскую – получи, а нахрен остальному Парижу лишний народец?

      Тем более наши бабы по инерции требуют шубейку.

      Мужики… Русские мужики эмигранты, так они вообще лишние. Они работу отымают у старожилов.

      И, вот же черти, не хотят мести улицы! Всё норовят в писателей, в художнков, в бездельников…

      Ладно, в бездельников можно.

      Только не в бомжей, а наоборот пусть: живите в отелях–размотелях, тратьте тугрики ненаглядные свои непосильного труда на радость содержателям, откуда проистекают налоги народу. Всем парижанам!

      Хе! Негры, по еврологике, выходит, лучше. Они и зовимы отовсюду, и поощримы работой: факты так говорят, не я.

      Русскому устроиться трудно.

      Я б и не старался.

      И другой бы не старался: