Флэшбэк. Ana Fendel

собак, я достал из кармана клетчатый листок. Подумав, набрал номер и нажал на кнопку вызова.

      Это малое, что можно сделать в моем случае, чтобы поддержать безутешного родителя.

      Глава 4. Егор

      – Не хочу, у меня и так много работы. Тем более, два дня. Сам подумай, в лепешку расшибиться что ли? – я выводил волнообразную линию посреди холста, деля его на две части. Трубка, зажатая меж ухом и плечом, снова взмолилась:

      – Понимаю, что два дня для портрета – слишком мало, но ты ведь можешь постараться.

      – Слушай, чего ты так зацепился? – кисть приземлилась в маленькую стеклянную банку, такие я частенько использовал вместо подставок. Телефон перекочевал в ладонь, измазанную засохшей красной краской. – Просто очередная работа, которая мне ничего не даст. Заплатят не больше, чем обычно, висеть картина будет, как я понял, в доме какого-то средненького семейства. И? В чем смысл?

      – Ну, ты хотя бы создашь что-то свое…

      – Это такая же перерисовка, только не с другой картины, а с фото. Еще аргументы?

      – Там история очень сложная…

      Я едва ли не засмеялся от его наивности и собственного возмущения.

      – Ради всего Святого, Ген, серьезно? Решил меня жалостью пронять? Я благотворительностью не занимаюсь.

      – Портрет отец умершей девушки заказал, – продолжил менеджер, не обращая внимания на мои высокомерные речи. – Она с моста спрыгнула. Скоро похороны, хотят на поминках поставить картину. Ну, и на память, конечно.

      Удержаться, чтобы не закатить глаза, не получилось. Стоять надоело, потому я разместился на кресле. Под моим весом мягкое сидение вытолкнуло в воздух плотные клубы пыли, пришлось долго чихать и махать рукой перед лицом, чтобы избавиться от зуда в носу. Надо бы вызвать клининг… Нет, здесь лучше убраться самому.

      – И что? Надо теперь бросать все остальное? Сам ведь говорил, что мне следует больше работать.

      – Говорил. Но это хорошее дело. Займись ради разнообразия.

      Я театрально засмеялся, нарочито медленно выталкивая из себя звуки.

      – Неужели, кто-то рассказал тебе, что такое «сарказм»? Удивительно.

      – Серьезно, Егор. Возьмись, может, на душе легче станет.

      Опять. На этом последние крупицы хорошего настроения ушли, оставив за собой типичное для меня состояние дисфории. В такие моменты хочется закричать кого-то до смерти или разорвать голыми руками. Почему все считают, что должны лезть в мою жизнь? Я кого-то просил? Или, может, справляюсь недостаточно хорошо для человека, который потерял очень важную часть своей жизни? Не думаю. Я держусь и еще фору дам всем этим сопливым нытикам, воющим из-за своих жен, умерших от рака. Я никому не жаловался. Никому. Никого не просил проявлять свое сочувствие или давать советы. Надо уже начинать рубить длинные носы, слишком уж много их обладатели на себя берут.

      И ставить Еву в один ряд с самоубийцей… Как только язык повернулся.

      – Нет, – рявкнул я и сбросил звонок.

      Все, что я прошу – чтобы меня оставили