согласилась. Он убежал и вскоре вернулся с подносом: чай, мед, конфеты, пирожные. Усевшись поудобнее, она принялась за угощение. Парень лежал, облокотившись и глядя на нее во все глаза, ни словом, ни жестом не вмешиваясь в ее трапезу. Покончив с чаем, она вернула поднос, откинулась на подушку, сомкнула в приятном безволии веки и тут же услышала придыхательное: «Какие у вас, Катенька, дивные ресницы…» Он жадно и неотрывно любовался ею, и она это чувствовала. «А еще у вас бесподобные волосы, и у них чудный запах… – добавил он. – А ваши подмышки пахнут чайной розой…» Она cмолчала, и он продолжил: «Ваша грудь, Катенька, слаще шоколадного суфле, а у сосков вкус барбарисок…» И видя, что она никак не реагирует, осмелел: «А внутри вы сочная, нежная и сладкая, как сливочный мусс…» Она покраснела и отвернулась. «Вы такая вся нереальная, такая фантастическая! Не понимаю, как вы можете жить среди простых людей…» – бормотал он. Где-то за окном перекликались голоса, перестукивались невидимые каблуки, играла музыка, придушено вскрикивали автомобили. Недавнее ошеломительное потрясение отдалось в ней отчетливым, раскатистым эхом, а вслед ему внезапная злость. Вся наша жизнь вдруг отозвалась в ней чредой унижений и обид. Да чтоб она снова вернулась к этому позорному существованию?! Да ни за что и никогда! Надо, надо постараться забыть меня, и как можно скорее! – подумала она с неожиданным ожесточением. «Вот и начни, вот и останься на ночь!» – подсказал соблазн. Ей представилась ненасытная, лишенная всякого стеснения ночь, сердечный сговор рук, ног и бедер, жаркий первобытный костер в глубине пещеры и нескончаемая череда обморочного забытья – то есть, все то, чего она была так долго лишена. Смутившись, попыталась отшутиться – презервативов не хватит, на что соблазн возразил: можно и без них. Даром что ли монашки, балуясь свечкой, приговаривают: Париж стоит мессы, игра – свеч, а мужское семя – непорочного зачатия! «Нет, для первого раза это слишком…» – осадила она искусителя.
Тем временем новый осеменитель продолжал восхищаться ее прелестями. Он хотел знать род ее занятий, и когда она назвалась домохозяйкой, пришел в восторг: лишь заповедные стены дома способны уберечь ее красоту от нескромных взглядов и поползновений! Она вполуха слушала его неуемное бормотание, и вдруг в голову ей пришла простая и ясная мысль: отныне она сама хозяйка своих и чужих прихотей! Впредь ей не надо ждать, когда ее захотят – пусть ждут, когда захочет она! Мысль была такой радикальной и грандиозной, что для того чтобы ее осознать требовалось время. Словно желая ей в этом помочь, парень стянул трусы, напялил презерватив, подкатил к ней и, откинув одеяло, возложил руку ей на живот. «Убери руку и верни одеяло на место» – ровным голосом приказала она. Он испуганно отдернул руку и вернул одеяло на место. «Я сама скажу, когда захочу» – тем же голосом объявила она. «Да, да, конечно! Просто я думал, что вы, Катенька, не против…» – залепетал он.
