Акты отчаяния. Меган Нолан

      3

      В то время я стала меньше пить, а всерьез назюзюкивалась только с друзьями. Киран терпеть не мог пьяных и говорил, что не любит алкоголь, но по выходным мы иногда стояли перед «Оленьей головой» и он хмелел после двух-трех кружек.

      Я любила его пьяным. Любила, когда мы напивались вместе. Если я была умелой пьянчужкой, то есть, наклюкавшись, держалась почти как обычно, то пьяный Киран был ангелом. Угрюмость его испарялась без следа, он становился импульсивным и забавным. Взгляд туманила нежность, и он по-детски неуклюже хватал меня, кружил, наклонял в танце и покрывал поцелуями. Пьяным он становился счастливым, тогда как на трезвую голову состояние счастья было для него редкостью. Конечно, это было ненастоящее счастье, но разве можно винить меня в том, что я в него верила, если достичь его было столь легко?

      Субботним вечером мы могли с моей подачи выпить по несколько «белых русских», а потом смотреть фильмы ужасов и до рассвета слушать пластинки. Так было даже лучше – наедине со мной он иногда давал себе волю, напивался допьяна, и мы танцевали по гостиной, хохоча как сумасшедшие.

      Я валила его на диван, щекотала, прижималась губами к чудесному местечку между его пупком и пряжкой ремня, а он визжал и уворачивался. Мы падали на пол, возбужденные и счастливые. В такие ночи мы, раскрасневшись и запыхавшись от борьбы, трахались прямо на старом потертом ковре. Наутро я пугалась, обнаружив жуткие синяки на коленях и спине, а потом с улыбкой вспоминала, как именно их получила.

      Как-то в один из таких вечеров произошел случай со стихами, которые он посвятил Фрейе.

      Мы выпивали недалеко от дома Кирана, в стилизованном под подпольный кабак баре с неоновой вывеской и полом, посыпанным опилками. Сидя на вращающихся табуретах у барной стойки, повернувшись лицом к лицу, мы беспрестанно прикасались друг к другу: ладонь ложилась на бедро, пальцы скользили по шее, прижимались к губам.

      Мы разговаривали о сочинениях Кирана. Теперь он мог позволить себе раз в неделю брать дополнительный выходной и посвящать его собственному творчеству. Он никогда не давал мне читать ничего, разве что рецензии и научные статьи, в которых я ничего не понимала. В тот вечер он рассказывал, что начал работать над циклом стихотворений, а я кивала, излучая гордость и поддержку, и вдруг уловила сквозь пьяный туман:

      – …И в этот раздел войдут стихи, которые я пишу о Фрейе…

      За полгода, прошедшие с тех пор, как мы поговорили о Фрейе, он почти не упоминал ее имени, и меня это устраивало. Я так уверилась в том, что у нас с Кираном все будет идеально, что вытеснила воспоминание о ней.

      – Какие стихи? – спросила я с колотящимся сердцем.

      – Я же наверняка тебе о них рассказывал, – ответил он, отхлебывая пиво. – Нет? Я пишу цикл о ней и наших отношениях, особенно об их начале, когда мы вместе жили в Осло.

      Я медленно, вдумчиво кивнула, взвешивая его слова.

      Не делай из мухи слона, велела я себе. Я чувствовала накатывающую панику, но благоразумно старалась взять себя в руки.

      (Что