Ребро. Влада Ольховская

что обитает в аду, забирает его себе, потому что здесь он даром никому не нужен. Хотя он и не хочет быть нужным, это видно…

      Мне хотелось винить его за то, что он не любил Рэдж. Как ее можно было не любить?! Да и потом, если винить его, не нужно будет винить себя…

      Но итог-то от этого не изменится. Мой поиск справедливости завершился вот так быстро и бездарно. Теперь, хочу я этого или нет, нужно научиться жить без Рэдж. Вернусь домой, продам квартиру и… не знаю что. Что-нибудь придумаю.

      Уехать я собирался незамедлительно, потому что в этом городе меня больше ничто не держало, а далекая линия гор и вовсе давила, напоминая мне, в чем я ошибся. Но когда я вернулся в гостиницу, оказалось, что стремительного отъезда все-таки не будет.

      Нет, новых посланий для меня не оставили, меня никто не разыскивал, скучающие администраторы и вовсе обратили на меня не больше внимания, чем на дохлую муху между оконными рамами. Сюрприз поджидал меня в номере: когда я вошел, там оказалось людно.

      Незваные гости не таились, они с уверенностью встречали меня у входа. Это было настолько нагло, что я не просто прифигел, я решил, что это не мой номер. Но номер оказался мой, а на здешних горничных они не тянули.

      Компашка была, мягко говоря, сомнительная. Единственное кресло занял спортивный мужчина лет сорока, стриженный коротко, по-военному. Лицо было грубым, по выразительности конкурирующим разве что с кирпичом, да еще и изуродованным кривым шрамом на щеке. Болотно-зеленые глаза наблюдали за мной с абсолютным безразличием, словно мой номер вообще выбрали случайно и я как человек принципиального значения не имел.

      На подоконник присела женщина, примерно ровесница своего спутника, невысокая, стройная, с красивыми карими глазами и некрасивыми, будто для балласта, тонкими губами – две ниточки, стратегически обозначенные перламутрово-розовой помадой. Женщина приветливо улыбнулась мне, но это не сделало ситуацию с вторжением в мой номер лучше.

      Ближе всего к двери стоял какой-то бледный дрыщ. То ли он солнца год не видел, то ли от страха побледнел, не поймешь, но на его светлой коже особенно неприятно смотрелась неровная поросль щетины на лице и шее. Сомневаюсь, что это была модная ныне борода, скорее у парня не нашлось времени за собой следить или он просто забил на это дело. В компании незваных гостей он оказался самым молодым – лет на десять младше своих спутников. Он и обратился ко мне первым: