История одной любви. Ирина Критская

А то совсем захирела девка, похудела в три раза, кожа да кости. Смотреть не на что.

      Алешка пожал плечами, сказал, вроде, как извинился.

      – Так поглядеть надо, что умеет.

      Бабка встала, поправила платок, ухмыльнулась.

      – Так приходи, кто тебе мешает. И гляди.

      …

      Галина стояла напротив окна, и беспощадные солнечные лучи пронизывали ее тоненькое ситцевое платье насквозь, поджигали рыжие пряди, превращая невинные кудряшки в пылающий костёр. Она и вправду похудела раза в два, не меньше, осунулась, стала маленькой и шуплой. Да ещё этот ловящий взгляд, так и кажется, попадёшься на него, прилипнешь, как муха к клейкой ленте. Алешка недовольно сморщился, но подошёл ближе, спросил.

      – Умеешь что?

      Галина стеснительно помотала головой, потом собралась с силами и выпалила

      – Всё!!

      ГЛАВА 6. ВЕДЬМА

      Река была чёрной, дегтярной, как будто кто-то сверху, этакий хулиган, перевернул огромную бочку с дегтем, выплеснул его в воду, размешал здоровым черпаком, да так и оставил. А потом взбил остатки гулливерским венчиком и развесил дегтярную плотную пену на небе, тщательно, не оставляя ни щелочки ни дырочки. И эта дегтярная чернота сверху и снизу начала тянуться друг к другу, а потом столкнулась бешено, упруго, и от этого столкновения то тут, то там вставали столбы синего огня с руку толщиной, вызывая в душе ужас и восторг одновременно.

      Алешка обожал такие ночи. Его сам дьявол тянул в это время на рыбалку, толкал взашей, не давал покоя. И он хватал первую попавшуюся снасть – удочку, так удочку, косынку, так косынку, прыгал в свою «щучку» (так любовно он называл маленькую, верткую деревянную лодочку с одним веслом) и гнал ее вверх по течению, зло воюя с начинающимся ветром и чувствуя, как поднимается внутри и расправляет крылья весёлая, непобедимая сила. А потом, среди серебристо-сине-черного, сверкающего, бушующего ада, среди взрывающих воду электрических ломаных столбов, он стоял в лодке, задрав голову к небу и чувствовал себя дьяволом.

      Эта ночь была особенно сумасшедшей. Все вокруг потеряло разум от грозовой круговерти, но рыба клевала, как сбесилась. Вытащив пару здоровенных голавлей, еле удержав удочку, усмиряя язя, Алешка свернул ловлю и повернул лодку к берегу. Гроза прекратилась так же резко, как началась, последний деготь туч вылился в реку и огромная луна осветила песчаную отмель, ту самую, где всегда купались девки и женщины села. И от картины, которую эта бесстыдная луна высветила, у Алешки что-то порвалось в животе горячо и неудержимо сладко. Он одним мощным гребком загнал лодку в шалаш, который образовали опустившиеся в воду ветки старой ивы, затаился, как вор и, стараясь не дышать, привязал лодку к стволу, тихонько раздвинул ветви и обомлел. Варька (а это точно была она, разве может принадлежать это точеное тело, светящееся золотым перламутром в лунных лучах другой женщине) исчезла, как будто приснилась. Но она точно была здесь,