Настасья. Ирина Критская

– он останется навсегда.

      …

      Утро прокралось в крошечную комнатку, в которой Варя разместила гостя, по-воровски, пошарило неверными лучами по подушке, пощекотало ноздри запахом росы и ландышей. Окно было приоткрыто, Иван озяб, натянул до глаз тонкое покрывало, поежился и снова закрыл глаза. Но какое-то особое чувство – опасной и сладкой дрожи не дало ему снова провалиться в сон – он открыл глаза и замер. В дверях, абсолютно голая, светящаяся в мутном утреннем свете, как будто её нарисовали лунным лучом, стояла Варя. Серебристые волосы струились водопадом до колен, несколько прядей сбегали ручейками по груди с остро торчащими cockами – красоты женщина показалась необыкновенной. И опять мир закружился колесом, и, совершенно потерявший разум Иван ничего не ощущал боле, кроме атласной гладкости нежной кожи, огненного провала внутрь и всепоглощающей, сжигающей его нутро адской сладости.

      …

      Хоронили Вариного мужа втроём – он, Варя, да Настасья. Лепил невесть откуда взявшийся дождь, небо ложилось на разверстую землю свинцовой плитой, как будто решило придавить могилу своей тяжестью. Вдвоём они с трудом опустили гроб, вытянули верёвки, надрывая спины, забросали яму землей. Настасья, аккуратно обходя холм, скользя маленькими галошками, поставила крестик, связанный из прутиков, но странный такой крестик, как будто перекошенный, неровный, несимметричный. Положила букетик ландышей, что – то пошептала неслышно, глянула на Ивана, как уколола и пошла по тропинке к дому. Варя с Иваном двинулись следом, скользя на болотной почве, а дождь не прекращался, лил и лил, без перерыва.

      – Ты, Вань, лошадь запряги, я в сельпо сама поеду. Есть тут одно, там меня хорошо встречают, не знают откуда я. А ты козам задай, а то не успею я, далече. Да дочку к курям отправь, пусть сена наносит, а то сырость там, вон дождь как зарядил. Ждите мамку.

      Иван согласно кивнул, помог Варе забраться в повозку. Работы в доме было хоть отбавляй, хорошо, дочка такая помощница. Только вот смотрит как-то, как будто внутрь, не поймёшь никогда, что у неё на уме. Стрекоза…

      … Иван напрочь забыл о том, что с ним было раньше. Он жил чужой жизнью, жизнью того, кто лежал сейчас под болотной землёй, под чудным нездешним крестиком. И лишь изредка какие-то призраки кружили в его памяти – худенькая, большеглазая женщина, мальчик… и от этого воспоминания у него больно щемило в груди.

      Глава 5

      – Мой ты, Ванюша… Выпью тебя до донышка, до последней кровинушки высосу, листиком кленовым сухим отпущу, чтобы летел ты по ветру в небушко, не доставался никому больше.

      Варвара горячо шептала эти пьянящие слова Ивану на ухо, а он лежал, обессилено откинувшись на подушки, чувствуя, что не может даже пошевелить рукой. Минуту назад Варвара летала над ним, оседлав ведьмой, даже не кричала, визжала от наслаждения, кусала его губы жадным ртом, а сейчас лежала рядом, с силой прижавшись всем телом, и Ивану казалось, что она присосалась к нему, обвив щупальцами и тянет их него соки. Но он был не против, наоборот, он с наслаждением