Анна Каренина. Лев Толстой

у меня ничего нет неприятного, – отвечала она холодно и тотчас же прибавила: – Вы не видели mademoisellе Linon?

      – Нет еще.

      – Подите к ней, она так вас любит.

      «Что это? Я огорчил ее. Господи, помоги мне!» – подумал Левин и побежал к старой француженке с седыми букольками, сидевшей на скамейке. Улыбаясь и выставляя свои фальшивые зубы, она встретила его, как старого друга.

      – Да, вот растем, – сказала она ему, указывая глазами на Кити, – и стареем. Tiny bear[10] уже стал большой! – продолжала француженка, смеясь, и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из английской сказки. – Помните, вы, бывало, так говорили?

      Он решительно не помнил этого, но она уже лет десять смеялась этой шутке и любила ее.

      – Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не правда ли?

      Когда Левин опять подбежал к Кити, лицо ее уже было не строго, глаза смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласковости ее был особенный, умышленно спокойный тон. И ему стало грустно. Поговорив о своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его о его жизни.

      – Неужели вам не скучно зимою в деревне? – сказала она.

      – Нет, не скучно, я очень занят, – сказал он, чувствуя, что она подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти, так же как это было в начале зимы.

      – Вы надолго приехали? – спросила его Кити.

      – Я не знаю, – отвечал он, не думая о том, что говорит. Мысль о том, что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет, ничего не решив, пришла ему, и он решился возмутиться.

      – Как не знаете?

      – Не знаю. Это от вас зависит, – сказал он и тотчас же ужаснулся своим словам.

      Не слыхала ли она его слов или не хотела слышать, но она как бы спотыкнулась, два раза стукнув ножкой, и поспешно покатилась прочь от него. Она подкатилась к m-llе Linon, что-то сказала ей и направилась к домику, где дамы снимали коньки.

      «Боже мой, что я сделал! Господи Боже мой! помоги мне, научи меня», – говорил Левин, молясь и вместе с тем чувствуя потребность сильного движения, разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.

      В это время один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с папироской во рту, в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.

      – Ах, это новая штука! – сказал Левин и тотчас же побежал наверх, чтобы сделать эту новую штуку.

      – Не убейтесь, надо привычку! – крикнул ему Николай Щербацкий.

      Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное движение, справился и, смеясь, покатился дальше.

      «Славный, милый», – подумала Кити в это

10

Медвежонок (англ.).