Принцесса в Академии. Варя Медная

Я рассеянно поправила Магнуса («Эй, я тебе не браслет!») и заглянула в листки, над которыми корпел юноша. Все они оказались исписаны одним и тем же весьма простым четверостишием, в котором для полной завершенности не хватало одного слова.

      – Может, «гроза»? – предложила я.

      – А? – Он задумчиво поднял голову, а в следующий миг вскочил в полном восторге, потрясая свитками. – «Гроза», ну, конечно, «гроза»! – восклицал он.

      – Ну, со словом «лоза» ещё рифмуются «егоза», «слеза», «органза»…

      – Нет-нет, «гроза» идеально подходит, – перебил он. – «Гроза» – это то, что нужно! Как мне вас отблагодарить? Ох, что же это я, присаживайтесь, пожалуйста.

      Он неловко, но всё равно очень мило придвинул мне стул и уселся напротив.

      Замечательно. Ещё и галантный. Удовлетворит мою просьбу хотя бы из вежливости.

      – Вообще-то у нас не положено пересаживаться.

      Я подняла глаза и снова уперлась в кислую физиономию. Может, я ошиблась, и это не гоблинша, а джинн?

      – Девушка со мной, – поспешил ответить Суженый, не подозревая, насколько близок к истине, а потом сходил к моему столику. Вернулся он уже с сундучком и узелком и поставил передо мной десерт.

      – Кстати, я Озриэль.

      Я пожала протянутую руку:

      – Оли… Ливи. Очень приятно. И можно на «ты».

      – Ливи? Прям как ту принцессу, которая сбежала от дракона. Сегодня в «Затерянных ведомостях» писали.

      А папа времени не терял! Небось, уже и боевых гарпий на уши, вернее, крылья, поставил, и те прочесывают все близлежащие королевства. Кстати, я даже не знала, как далеко от дома нахожусь.

      – Нет. Совсем не так, – сухо ответила я. – Ту зовут Оливия.

      – А разве «Ливи» не сокращенно от «Оливия»?

      – На этот счет есть разные мнения. – Нужно было срочно увести его от опасной темы, поэтому я кивнула на листки. – Так что это у тебя? Ты придворный поэт?

      – Ну что ты! – Юноша аж покраснел. – Совсем нет, и, признаться, мне это не светит. У меня недопоэзит. В тяжелой форме, – вздохнул он.

      Понятия не имею, что это, но я бы, на его месте, не стала расстраиваться от отсутствия чего бы то ни было с таким неприличным названием.

      – Полная неспособность к стихосложению, – пояснил он, заметив мой взгляд. – Не смогу поймать рифму, даже если она будет танцевать на кончике моего носа. Разве что кто-то подскажет, ну вот как ты.

      – Тогда зачем ты это делаешь?

      – Не удовольствия ради, токмо по воле профессора-изувера.

      Он говорил что-то ещё, но я уже не слышала, потому что в этот момент входная дверь снова распахнулась, и в зал, шумно переговариваясь, вошла группа молодых людей. Все они были одеты в сюртуки, похожие на тот, что был на Озриэле, и на груди у каждого красовалась золотистая эмблема, только в виде лавровой ветви.

      Мир покачнулся.

      – Что с тобой? Тебе плохо? – Озриэль тут же потянулся налить мне воды из графина, опрокинул его, залил листки, попытался вытереть их испачканным чернилами платком и тем самым довершил катастрофу. – А, ладно, всё равно это черновики!

      Он слепил их в один склизкий ком и кинул в урну.

      – Кто