Боя часов я так и не услышал. Виктор Доминик Венцель

не дрожала. Рейнхольд послушно добрался до разворота, выхватывая взглядом скучные статистические строчки. Настолько сухие, что ими можно было вытирать разлитую по полу ртуть.

      «Как извещает источник, на месте аварии погибло 14 человек, еще пятеро находятся в реанимации. Медики описывают их состояние, как критическое. По последним данным, фургон, перевозивший заключенных для окружной тюрьмы слетел с моста межу А, и Х. Среди пострадавших такие скандально известные личности, как Е.Эрен и Ш.Физер, известные как братья-палачи, которые должны были предстать перед судом в конце этой недели за тройное убийство. Полиция выясняет, что стало причиной катастрофы. Автокомпания «Ремер» отказывается комментировать ситуацию, опровергая заводской брак…»

      И снова авария. На этот раз – автомобильная. Рейнхольд с отвращением посмотрел на искореженные куски металла, изображенные на снимке. За годы работы он должен был уже привыкнуть к виду разрушения и распада, но все равно это наводило на него гнетущее впечатление. Хранителю повезло, что не все его сотрудники такие мягкосердечные, иначе большинство «ферм» уже давно бы снесли с лица планеты за ненадобностью.

      Рейнхольд прикинул в уме цифры, приведенные в статьях. Четырнадцать, да еще тридцать семь – уже около полусотни. Если судить по еще трем изданиям, лежащим аккуратной стопкой на столе, наберется еще столько же, если не больше. Сколько требовалось добровольцев, чтобы снова отправиться в РИО? Сто двенадцать? Или он что-то путает?

      К сожалению, память его не подводит. Значит, все развивается даже быстрее, чем ему казалось изначально. И завтра утром его снова будут ждать газеты. А потом еще, и еще, и еще.

      – Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? (Мф. 6.23) – произнес Рейнхольд почему-то вслух, оторвавшись от безразличных к чужому горю газетных листов, и взглянув на серые дождливые окна, – А, да к черту все.

      За стеклом пенился и разливался беспокойный Страуб. Еще одна река, у которой есть начало и конец, но нет подходящей и пафосной истории. Страуб не понравился Рейнхольду сразу же, как только он увидел его из окон собственного кабинета. Бескрайние потоки грязной бурлящей воды, подпитанной ледяными ливнями, всегда пробирали его до мурашек.

      Рейнхольд так увлекся собственными мыслями, что даже подпрыгнул, когда в его кабинете коротко и отрывисто прозвонил допотопный стационарный телефон. Настоящий раритет – большинство государственных организаций давно пользуются защищенными каналами мобильной связи, а не хватаются за рудименты и атавизмы, как за последнее сокровище. Отвратительный желтый аппарат с отвратительно желтым диском, где цифры уже затерлись от времени. И звук был почти таким же отвратительным. Если бы звук можно было бы описать цветом, Рейнхольд, конечно же, ответил: «Желтый. Самый отвратительный желтый на свете».

      Он встрепенулся, протянул руку и помедлил. Никогда телефонные звонки не сулили ему ничего хорошего. Особенно в этом кабинете с видом на Страуб.

      Рейнхольд