Сердца в Атлантиде. Стивен Кинг

бы сказал мне, если бы увидел? Ты ведь не станешь… ну, щадить меня?

      – Нет, – сказал Бобби. Ему нравились руки Теда на его шее – и не нравились. Именно туда мог положить руки типчик в фильме, перед тем как поцеловать девушку. – Нет! Я бы сказал. Это же моя работа!

      Тед кивнул. Он разжал руки и медленно их опустил, встал, опираясь на стол, и поморщился, когда одно колено громко щелкнуло.

      – Да, ты бы мне сказал. Ты отличный паренек. Ну, иди погуляй. Но с тротуара не сходи, Бобби, и вернись до темноты. В наши дни нужна осторожность.

      – Я поостерегусь. – Он пошел к лестнице.

      – А если увидишь их…

      – Убегу.

      – Ага. – В угасающем свете лицо Теда выглядело угрюмым. – Беги так, словно за тобой весь ад гонится!

      Значит, прикосновения были, и, может быть, опасения его матери по-своему оправданны – может, прикосновений было много и некоторые – не такие, как следует. То есть, может, вообще-то она имела в виду что-нибудь другое… И все-таки не такие. Все-таки опасные.

      В среду перед тем, как учеников распустили на каникулы, Бобби увидел, что с чьей-то антенны на Колония-стрит свисает длинный красный лоскут. Наверняка он сказать не мог, но лоскут был удивительно похож на хвост змея. Ноги Бобби остановились сами, и тут же его сердце заколотилось так, будто он бежал домой наперегонки с Салл-Джоном.

      «Даже если и хвост, так все равно совпадение, – сказал он себе. – Дурацкое совпадение. Ты же знаешь, что так, верно?»

      Может быть. Может быть и так. И он почти убедил себя в этом к пятнице – последнему дню занятий. Домой он шел один: Салл-Джон вызвался помочь убрать учебники на склад, а Кэрол пошла к Тейни Либел на день рождения. Он уже собрался перейти Эшер-авеню и пойти вниз по Броуд-стрит, как вдруг увидел начерченные на тротуаре лиловым мелком «классики». Вот такие:

      – О Господи, нет, – прошептал Бобби. – Шутка какая-то.

      Он упал на одно колено, будто кавалерийский разведчик в вестерне, не замечая ребят, возвращающихся из школы домой – кто пешком, кто на великах, двое-трое на роликах, кривозубый Фрэнсис Аттерсон на своем ржавом красном самокате, хохоча в небо при каждом толчке. И они его тоже не замечали – начались каникулы, и большинство ошалело от бесчисленных возможностей.

      – Нет и нет, и нет. Не может быть! Шутка какая-то! – Он протянул руку к звезде и полумесяцу – нарисованным желтым, а не лиловым мелком – и почти коснулся линии, но отдернул руку. Кусок красной ленты на телевизионной антенне, конечно, мог ничего не означать. Но если добавить вот это, тоже совпадение? Бобби не знал. Ему ведь было всего одиннадцать, и не знал он сотильоны всяких вещей. Но он боялся… боялся, что…

      Бобби поднялся на ноги и огляделся, почти ожидая увидеть вереницу длинных, режущих глаза своей яркостью машин, медленно движущихся по Эшер-авеню, словно следуя за катафалком на кладбище, и фары их горят среди бела дня. Почти ожидая увидеть, что под навесом «Эшеровского Ампира» или перед «Таверной саки» толпятся люди в желтых плащах, покуривают