Комбикорм для птицы счастья. Владислав Михайлович Погадаев

места.

      * * *

      В доме стоял лютый холод. Порадовавшись тому, что в трубы отопления залит тосол, а не вода, Катерина накидала в топку угля и раскочегарила котёл. Потом, не раздеваясь, вытащила на холодную веранду Тимуровы баулы: смотреть на них сил не было, но не выбрасывать же!

      Тут же на веранде, за ступеньками, стояла старая двухведёрная пайва. Когда-то отец ходил с этой пайвой в тайгу за клюквой. Потом Катерина с бабулей приспособили её в качестве термоса, приклеив изнутри туристический коврик, а снаружи обмотав старым детским одеялком. При этих воспоминаниях слёзы снова подступили к горлу…

      «Да не плачь! Будет тебе счастье!» − Катерина с испугом оглянулась. Никого…

      Она разозлилась.

      Нет, не на цыганку.

      И не на Ракитиных, которые, в принципе, не обязаны с ней нянчиться.

      И даже не на Тимура.

      Это была какая-то другая злость, кипящая и булькающая, как вода в чайнике. Катерину словно распирало изнутри, она чувствовала, что если сейчас, немедленно не начнёт что-то делать − взорвётся и разлетится на тысячу частей…

      Минут через пять она уже решительно шагала в сторону ближайшей оптушки, волоча за собой пустые детские санки.

      * * *

      На следующий день у входа на рынок снова ошивалась небольшая кучка цыганок, которые время от времени привязывались к прохожим.

      Катерина моментально сжалась и покрепче уцепила ремни висевшей за плечами пайвы, но вдруг с удивлением поняла, что ничуть не боится, выпрямилась и независимо сунула руки в карманы.

      − Красавица! Скажи, сколько времени?

      − Не знаю! − Катька широко улыбнулась и, вынув руки, покрутила ими перед собой: − У меня и часов-то нет!

      − Счастливая, значит… − протянула цыганка и жалобно заканючила: − Ну, дай хоть сто рублей…

      − А у меня и денег нет, − с улыбкой вывернула карманы Катерина, − а то бы я дала… Пирожок хочешь?

      − Ну, хоть десять рублей, а…− не унималась попрошайка.

      − Мишто акана брэ (да ладно тебе), − вмешалась её товарка, − не видишь: счастливая она?! − и усмехнулась: − Узнаёшь меня, красавица?

      − Узнаю. Пирожок хочешь?

      Цыганка блеснула зубами:

      − С мясом есть?

      − На мясо ещё не заработала, − с вызовом ответила Катька, − с картошкой есть, с капустой.

      − Я с мясом люблю! − фыркнула цыганка. − А тебе правду говорю: мальчика вижу!

      − Какого мальчика? − растерялась Катерина.

      − Сын у тебя будет, − и, вильнув подолом, смешалась с толпой.

      * * *

      Елена Павловна не находила себе места. После ухода Катерины сын пропадал где-то целыми днями, стараясь не пересекаться с родителями. Да и в отношениях с мужем что-то разладилось: не было того трогательного единодушия, которое присутствовало, когда они дружно не переваривали бывшую сношеньку Женьку. Теперь Платон всё больше отмалчивался, ограничиваясь короткими «да» и «нет», и почему-то несколько раз поминал тургеневскую Му-Му.

      В глубине души Елена Павловна и сама