Последние пылинки. Ирина Сергеевна Родионова

молилась, чтобы они доехали. Держала деда за руку и молилась вслух, разговаривала с ним, просила терпеть, повторяла, что они справятся. Машину качало из стороны в сторону, тяжелые носилки дребезжали, а дед едва слышно постанывал.

      Остановились. Светофор. Медики едва слышно бормотали в кабине.

      Насте хотелось заорать. Устроить истерику, стучать в мутное окошко, звать на помощь. У деда инсульт, его надо живо домчать в больницу! А они стоят на светофоре. Нет бы врубить сирену, маячки, лететь на всех парах в соседний город…

      Заснеженные улицы проносились за окнами, но Настя ничего не видела. Она смотрела на деда так, словно никак не могла насмотреться.

      Гладила его редкие волосы – тоненькие и пушистые. Заглядывала в выпученные, по-детски распахнутые глаза – внутри этих глаз самого деда почти и не осталось, зрачки затопило болью и непониманием. Но дед видел Настю и чуть успокаивался.

      – Я с тобой, держись только…

      Она не знала, что надо говорить в таких случаях. Не знала, что правильно, а что нет. Она подскакивала на кочках, она молилась богу, она уверяла деда, что его посмотрят и отправят домой.

      Дорога заняла сразу несколько Настиных жизней. Дед дышал все тяжелее, и она боялась, что он попросту задохнется. Цеплялась за скрюченную ладонь и пыталась передать через сплетенные руки свои силы – она как-то читала статью об энергетических потоках, чушь конечно, но сейчас во все поверишь.

      – Держись, деда. Почти приехали, – повторяла она, когда они еще даже не выехали из родного города.

      – Немного потерпи, – твердила, когда мимо проносились заснеженные степи.

      – Уже вот-вот, – говорила, когда они стояли на очередном светофоре.

      Все внутри будто онемело от страха. Настя цеплялась за деда, пока дед цеплялся за нее. Так они и доехали до больницы.

      Живые.

      ***

      Утро. Липкий пот на коже. Мобильник под ухом.

      Гудки.

      Если бы к этому можно было привыкнуть, Настя уже давно бы смирилась. Но все не выходит – каждый раз холодок мурашками ползет по коже, а Настя боится услышать правду. Каждый раз она думает, что сегодня только гудки и будут ей ответом.

      Все будто во сне. Она знает, как оно на самом деле, но верит так горячо, так безнадежно…

      – Реанимация.

      Это он, тот самый реаниматолог. Он один из всех ей рассказывал, как там дедушка. Остальным нельзя, остальные слушаются. Но должно же быть хоть что-то человеческое.

      – Здравствуйте! Я по поводу дедушки, Семяшкина.

      Вдох. Выдох. Покашливание.

      – Настя?

      Странно, что они вообще запоминают родственников. Сколько их, больных в реанимации – появляются и исчезают, всех не упомнишь. А тут надо же, Настя…

      – Да, Настя Егорова. Как… как там дедушка?

      – Настя Егорова. Эх, Настя Егорова.

      Тишина.

      – Стабильно тяжелое состояние, ИВЛ. Интубирован.

      – Без динамики?

      – Без.

      – Спасибо…

      – Настя Егорова, я понимаю,