Последние пылинки. Ирина Сергеевна Родионова

на плиту.

      Они сидели напротив друг друга и молчали. Он упрямо делал вид, что смотрит в окно, а не на Настю, а вот она не скрывалась – рассматривала его кустистые брови с седыми волосками, широкий набрякший подбородок, капельки пота на сморщенной шее.

      Он такой же, как и всегда. Просто фотографии все врут.

      Чайник закипел, заплевался паром. Дед неловко привстал с табуретки, но Настя его опередила:

      – Сиди! Я сама.

      Схватилась за чайник, но схватилась плохо – горячая ручка выскользнула из ладони, и кипяток хлынул на пол. Настя рефлекторно отпрыгнула в сторону, взвизгнула, отдернув пальцы. Чайник покатился по линолеуму и замер в углу, исторгнув из себя всю горячую воду.

      – Не обожглась?! – гаркнул дедушка, на миг его голос окреп и возвысился. – Настя! Не обожглась?

      – А? – она подняла осоловелые глаза, и только тогда почувствовала горячую боль, что разливалась под кожей.

      Рукав свитера насквозь пропитался кипятком.

      – Сымай! – дедушка подскочил к ней, словно в его теле откуда-то взялись силы. Потянул свитер вверх: – Сымай быстро, ну! А, Настёна, горе луковое.

      Свитер Настя стянула через голову, отбросила к батарее и зашипела, разглядывая руку. Красная, но не багровая, жить можно. Щиплет только, зараза, жжет изнутри.

      – Иди сюда, – дед поволок ее к раковине, выкрутил ледяную воду на полную и сунул внучкину руку под холод. На миг стало легче, а потом кожа и вовсе онемела. Боль поутихла.

      – Все нормально! – сказала Настя деду, только бы он не волновался.

      Но белизна уже разлилась по дряблым щекам.

      – Сейчас принесу, – засуетился дед, пытаясь обогнуть горячую лужу. Сделать это в тесной кухоньке было не так-то просто, но он управился, даже не замочив розовые тапки с помпонами. Это Настя ему подарила на первое апреля, чтобы дед не мерз. А он тогда в отместку высыпал на Настю целый пакет муки.

      Хорошее было времечко…

      Дед вернулся из ванной с бело-желтым куском хозяйственного мыла. Настя поморщилась:

      – Дед, ну чего ты, в самом деле, как наседка… Не больно даже.

      – Держи сказал, а то жар в руку уйдет. А как охладит немного, намажешь мыльцем, и болеть не будет.

      Настя попробовала вытащить руку из-под воды, но боль подступила с новой силой, и опять пришлось спасаться холодом.

      – Это что еще такое?

      И только тут Настя вспомнила, что ей нельзя снимать свитер.

      Глянула на деда – так и есть. Смотрит на ее плечо, на безобразный темно-лиловый синяк под рукавом футболки.

      Губы у деда посинели.

      – Да ладно тебе, – поморщилась Настя, пытаясь натянуть рукав пониже. – Подумаешь, ударилась.

      Дед ничего не ответил. Мрачно глянул на Настю из-под бровей, и она поежилась – плохой знак. Дед злится, ох как злится. Если быстро не погасить, то…

      Поздно. Дед потянулся к пластмассовой вешалке, снял тяжелое полотенце с вышитыми подсолнухами. В ворсинки давным-давно въелись багровые пятна от свеклы, которые Настя уже тысячу раз пыталась отстирать и содой, и порошками, и даже…

      Дед