Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века. Марк Уральский

С. 501].

      Розанов писал о себе:

      Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слез. И их вечное пререкание – моя жизнь. (На Троицком мосту),

      Это вполне клоунский образ из итальянской комедии дель арте (комедия масок), где выступают Пьеро – грустный клоун, исполненный печали и переживаний, и Арлекин – жизнерадостный, энергичный, плут и забияка. Клоуны (паяцы) были в числе самых востребованных персонажей в Серебряном веке: в живописи мирискуссников[30] и лирике поэтов-модернистов.

      Вот, например, два стихотворения: эгофутуриста Игоря Северянина (1909) и символиста Зинаиды Гиппиус (1918):

      Интродукция

      За струнной изгородью лиры

      Живёт неведомый паяц.

      Его палаццо из палацц —

      За струнной изгородью лиры…

      Как он смешит пигмеев мира,

      Как сотрясает хохот плац,

      Когда за изгородью лиры

      Рыдает царственный паяц!..

      – хх —

      Кто он?

      Проклятой памяти безвольник,

      И не герой – и не злодей,

      Пьеро, болтун, порочный школьник.

      Провинциальный лицедей,

      Упрям, по-женски своенравен,

      Кокетлив и правдиво-лжив,

      Не честолюбец – но тщеславен,

      И невоспитан, и труслив…

      В своей одежде неопрятной

      Развёл он нечисть наших дней,

      Но о свободе незакатной

      Звенел, чем дале, тем нежней…

      <…>

      Если придерживаться традиционной классификации клоунов, то можно сказать, что в общем и целом Розанов выступал на литературно-общественной сцене как белый клоун, о чем, например, красноречиво свидетельствуют его интимные признания в книге «Уединенное»:

      Моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти.

      …всегда было чувство бесконечной своей слабости…

      В душе моей много лет стоит какая-то непрерывная боль…

      И в то же самое время розановский печальный клоун, несомненно, связан с сакральным, ибо Розанов, хотя и трикстер, но в то же время – мистик, и декларирует свой мистицизм как качество, органически присущее его духовному состоянию:

      Вся книга «О понимании» выросла в тот поистине священный час, один час (за набивкой табаку), – когда, прервав эту набивку, я уставился куда-то вперед и в уме моем разделились эти destinationes <судьбы, предназначения> и эти metae <цели, намерениям с пропастью между ними… Отсюда до сих пор (57 лет) сложилось, в сущности, все мое миросозерцание: я бесконечно отдался destinationes, «как Бог хочет», «как из нас растет», «как в нас заложено» (идея «зерна», руководящий принцип всего «О понимании»), и лично-враждебно взглянул на metae, «мечущееся», «случайное», что «блудный сын-человек себе выдумывает», в чем он «капризничает» и… «проваливается». Этим «часом» («священный час») я был счастлив года на два, года на два был «в Пасхе», в «звоне колоколов», – воистину «облеченный в белую

30

Шуманова Ирина. Хроника арлекинствующего века: Заметки на полях выставки «Арлекины Серебряного века. К. Сомов, С. Судейкин, Н. Сапунов» (из фондов графики Государственной Третьяковской галереи // Experiment/Эксперимент (A Journal of Russian Culture). 2020. V. 26. Issue 1.