Петербургский сыск. 1870 – 1874. Игорь Москвин

наверное, уже слышали о несчастье, постигшем одного Вашего пациента.

      – Это такое горе, бедный старый человек!

      – Судя по капиталам, не так уж беден.

      – Я не в том смысле, – возмутился Гроттен.

      – Я тоже, но вернемся к нашему разговору. Господин Гроттен, Вам что—нибудь известно о духовном завещании?

      – Конечно, – удивился доктор, – оно всегда лежало в шкатулке в спальне Никиты Ивановича.

      – Вы знаете, что там было написано?

      – Конечно, я же ставил под ним свою подпись, как свидетель, что Никита Иванович в полном рассудке и здравии. Его под диктовку господина Чернова писал коллежский асессор Макар Федорович Спицын, заверял второй подписью протоиерей Василий Яковлевич Виноградов.

      – Когда была составлена духовная?

      – Третьего дня я был по вызову у господина Чернова, он разнервничался после разговора с племянником, который ведет разгульный образ жизни. Постоянно в долгах, Никита Иванович взял заботу о его воспитании в память раноушедшей сестры, но господин Кислицын не исправим. Карточные долги, дамы, весь набор, как выражался молодой человек, истинного офицера.

      – Что говорилось в завещании?

      – Никита Иванович не был памятливым человеком, я думаю, завещание составлено в минуту раздражения. Он все свои капиталы завещал Александро—Невской лавре, он бы его уничтожил. В старом, написанном несколько лет назад, наследником становился племянник.

      – Интересно, но не найдены ни старое, ни новое завещание.

      – Не могу ничего сказать, – развел руками доктор.– Я рассказал все.

      – Спасибо, Отто Францевич, и будьте любезны, подпишите протокол и прошу прощения за беспокойство.

      Картина вырисовывалась, но не складывались некоторые штрихи.

      – Иван Дмитриевич, – перед начальником сидел агент, – вот показания дворника соседнего дома, он видел, как господин Кислицын дважды в роковой вечер навещал дядю. Первый раз он приехал на извозчике и в раздражении, а второй тайком через задние дворы.

      – Дворник хорошо его разглядел? Ведь было темно, да и освещение слабое?

      – Нет, он уверен. С господином Кислицыным они сталкивались неоднократно.

      – Как с арестантом?

      – Его фамилия Богров Семен Яковлев, писарь обвинен в краже казенных денег, отбывал наказание в Литовском замке. Маленького роста, худосочный. Сейчас проверяем питейные заведения, трактиры.

      – Если у нашего злодея появились деньги, то проверьте и дома терпимости. Может, забрел туда.

      В шесть часов возмущенный подпоручик Кислицын ходил большими шагами по кабинету Путилина.

      – Я не понимаю: зачем меня привезли в это гнусное заведение? У меня злодейски убили благодетеля, единственного близкого человека. Вы же творите безобразие, я напишу жалобу прокурору.

      Иван Дмитриевич спокойно сидел на рабочем кресле, его занимали другие мысли, он рассматривал сапоги вышагивающего. По размеру, по крайней мере, на глаз,