Искупление невинности. Юрий Алексеевич Токранов

увы, пролёг не сразу.

      Я долго не решался. Метастазы

      отчетливого страха драли грудь.

      Твои глаза не звали – убивали

      на месте, низвергая до экстаза

      предсмертного. Чтоб шею не свернуть

      себе, я подвергал тебя опале.

      Но как спасешься, если суждено?

      И шея была сломана. Давно.

      Часть четвертая (17—20.02.96)

      Шел тысяча шестьсот какой-то год

      от богорождества по счёту мира,

      который инкарнировал нас. Сиро

      октябрь дотлевал. Гоняя взвод

      своих рейтар по вязкой грязи плаца

      сквозь занавесь дождя в одних мундирах,

      чтоб служба не казалась медом, рот

      в командном оре раздирая, братца

      я матом поминал, поскольку он,

      забыв о деле, укатил в притон.

      Он, а не я, носил гвардейский чин.

      Мне ж только подменять его нечасто

      в его отлучки доставалось: к счастью,

      служил в войсках лишь старший из мужчин

      родов высокой крови. Те, кто – младше,

      не призывались вовсе, но участье

      в войне принять могли, явив почин

      патриотизма, скажем, пышно. Брат же

      порой и в годы мира слал гонца,

      прося явиться – памятью отца.

      И вот я стыл, пропитываясь вдоль

      и поперёк слепой осенней влагой,

      на полигоне, ради чести флага

      фамильного страдая, в думах, столь

      не подходящих к данной обстановке,

      а именно: о музыке, – из фляги

      потягивая виски. Алкоголь

      приятно расслаблял. Рейтары ловко

      учебный бой кончали. Тут – трубой —

      с подачи чьей-то прозвучал отбой.

      Я оглянулся. От дороги брат

      верхом и в окружении охраны

      галопом приближался. Слишком рано

      он нынче возвращался, на мой взгляд.

      Почувствовав тревогу, я навстречу

      ему направил одра, протараня

      кусты бурьяна хлёсткого, подряд

      в уме перебирая быстротечно

      причины братьей спешки. Лишь одна

      могла быть верной: началась война.

      Мысль подтвердилась: скоро суток семь,

      как силы неприятеля ломили

      в пределы королевства, милю к миле

      осваивая в натиске, совсем

      подмяв под лапу замки побережья

      по тупости изнеженных извилин

      владельцев их, что вборзе смылись все,

      не оказав отпора. Так, небрежно

      скатившись к панике, а там – поддавшись ей,

      страна лишалась четверти своей.

      Спасая положение, престол

      в порядке срочном выдвинул заслоны

      гвардейского резерва. Но филоны

      в генштабе – величайшее из зол! —

      просрали всё на свете, и противник

      по-прежнему стремился неуклонно

      к столице. Столь внушительный укол

      заставил короля оперативно

      начать мобилизацию. Мой брат

      примчался сам, чтоб сколотить отряд.

      Часть пятая (1—11.03.96)

      Задержки