Искупление невинности. Юрий Алексеевич Токранов

что столица нам была некстати.

      Что говорить: когда б не государь,

      от нас давно б осталась только гарь.

      Король, как мог, от своры дураков

      порой нас прикрывал спиной. Однажды

      я, сам спасаясь, спас его от граждан

      восставших приграничных городков.

      В тот раз мы – по беспечности обидной —

      в трактире порубежном пили: каждый,

      причем, без свит. С десяток мужиков

      ввалились с улицы, скандаля громко, видно,

      со съезда вечевого: всякий год

      свои дела на них вершил народ.

      Не зная принца крови (в короли

      он вышел через пару лет) пристали.

      За словом – слово, напряженной сталью

      мелькнули шпаги – мужики легли,

      расставшись здесь же с душами. Вот тут-то

      и началась история, простая,

      как медный грош: нас взяли, сволокли

      в подвал тюрьмы, чуть не линчуя, будто

      мы – сволочь беспородная. К утру

      нам прочили болтаться на ветру.

      Но – пронесло. Ударили в набат.

      Про нас забыли временно. К вечерней

      молитве представителем от черни

      явился недоучка-адвокат

      и сообщил, робея всё же, что

      мы будем содержаться в заточеньи

      в течение декады: магистрат

      постановил назначить выкуп в сто

      пятнадцать фунтов золота, – хоть, впрочем,

      топор у палача давно наточен.

      Здесь августейший узник обалдел:

      отец-король удавится скорее,

      чем бросится платить. С тоски дурея,

      принц крови запил. Груз забот и дел

      достался мне: своей казной от казни

      я откупил обоих. Батарея

      пустых бутылок отошла в удел

      историков двора: музей-заказник

      в тюрьме создали через десять лет,

      когда мятеж огнём свели на нет.

      Часть третья (9—16.02.96)

      Однако в широте монарших плеч

      не чувствовалось вечности. Фортуна,

      вообще, любитель фортеля. На струнах

      судьбы не только пальчик, но и меч

      шалит с успехом. Так что, приходилось

      быть начеку: лучась улыбкой, втуне

      держать и блок. Тоска столичных встреч

      выматывала жутко. Но немилость

      попов была серьёзней: те – без слов —

      давно под нас таскали связки дров.

      Мой грех был очевиден: атеист.

      Тебя же просто полагали ведьмой.

      И, прямо скажем, правы были, ведь мы

      их святости не жаловали. Чист

      был замок наш от слуг господних: как-то

      во всеуслышанье я объявил, что впредь мой

      приют для них закрыт. Лишь органист

      оставлен был: не то из чувства такта,

      не то, что предпочтительнее, из-за

      очередного твоего каприза.

      Святая рать народ вела в тупик:

      дыханье буден отдавало адом.

      По городам коллеги Торквемады

      кострами ублажали божий лик,

      вгоняя в страх не только слабонервных.

      Доносы