Знаменитый красавец Генрих пьет коньяк в центре города!. Лариса Титова

и я мастерю из него разные фигурки. На крыльцо двухэтажного дома, в котором мы живём, выходит мама. Она окликает меня ласковым, певучим голосом.

      В этот момент во двор к нам вбегает незнакомый мужчина. По его загорелому лицу густо течёт кровь.

      Сперва немного мужчина пометался на месте, потом бросился к маме, и, зажимая рану, хрипло попросил её о чём-то.

      Мама, ни слова не говоря, увела его в дом. Как только они скрылись за дверью, во двор ворвалась целая толпа разъярённых мужчин. Тесно обступив крыльцо, они закричали что-то страшными, дикими голосами. Когда из дома вышла мама, они притихли. Один из них, высокий и жилистый, спокойно и твёрдо что-то сказал ей…

      Мама отрицательно покачала головой.

      Высокий закричал, шея его побагровела, и он медленно ступил на крыльцо.

      Тогда мама вбежала в дом, и быстро вернулась, с папиным ружьём в руках.

      Мужчины бешено заорали.

      Высокий крикнул им что-то, и они покорно отошли от крыльца, глядя на маму, неподвижно стоящую с ружьём.

      Высокий опять что-то сказал маме.

      Она промолчала, и крепче сжала ружьё.

      Тогда высокий, улыбаясь, стал медленно подниматься по длинной лестнице. Мама вскинула ружьё, и, не целясь, выстрелила. На щеке высокого выступила кровь. Он остановился, и вытер её ладонью. Мама бросила ружьё и заплакала.

      И, словно дожидаясь этих слёз, высокий театрально рассмеялся, и быстро ушёл со двора, в окружении своей горластой свиты.

      В ЛЕСУ…

      …Жаркий, летний день… Мы с бабушкой идем по лесу. Он весь пронизан солнцем и горячо, терпко пахнет смолой и подсохшими травами.

      Я низко склоняюсь к траве, ищу землянику. Вдруг я слышу бабушкин крик:

      – Саша! Саша!

      Я подбегаю. Бабушка стоит у большой сосны и, весело взглянув на меня, указывает себе под ноги: прямо перед ней, на желтой, высохшей подстилке из хвои, лежит птенец.

      Он еще совсем крохотный, без перьев, с длинной слабенькой шейкой и большой, желтоклювой головой. Млея от восторга и испуга, я осторожно присаживаюсь на корточки и смотрю на него: он дышит тяжело, часто, прозрачные крылышки жалко и бессильно растопырены, глаза, покрытые фиолетовой пленкой, полузакрыты…

      – Какой маленький! – говорю я и осторожно глажу его по нежной, костлявой спинке.

      – Мы возьмем его с собой? – робко спрашиваю я.

      Бабушка смотрит на нас с ласковой улыбкой и соглашается.

      И в тот момент, когда я хотел взять птенца в руки, из кустов, чертом, выскакивает какой то мальчишка.

      Размахивая палкой, он подбегает к нам, таращится на птенца светлыми, круглыми глазами и вдруг, с размаху, наступает на него… И, наступив, отскакивает, выкрикивает что —то злорадное, и быстро удирает, дергая худыми, загорелыми коленками…

      Плакал я ужасно.

      ШАРЫ…

      Я сижу в комнате.