Казанова в Петербурге. Галина Грушина

коротко ее знал. Впрочем, второй офицер был сразу же пленен парижанкой, тем более что она просила недорого. Оставив его у дамы, кавалер повез Зиновьева к некоей венецианке Роколини, к которой имел рекомендательное письмо.

      Едва узрев землячку, он признал в ней давнюю свою знакомую, миловидную брюнетку, с которой имел в юности связь. Быстро вычислив ее возраст, он потерял к ней интерес: хорошо сохранившись, она могла еще вызвать мимолетное желание, но и только. Роколини предпочла его не узнавать; он не настаивал, несколько обескураженный обилием в Петербурге своих давних подружек. Догадавшись, что не заинтересовала гостей своими сорокалетними прелестями, Роколини пообещала познакомить их с красавицей-подругой, что и сделала во время ужина. К ней пожаловала истинная красотка. Кавалер был ослеплен; ему даже показалось, что никогда в жизни он не встречал женщины, подобной г-же Прот, француженке, содержанке некоего сановника. Его любвеобильное, легко воспламенявшееся сердце было свободно, ибо не чулочница могла его надолго удержать. Но обладание Прот должно было стоить немалых денег, а он ими не располагал, и эта мысль отрезвила его.

      КРАСНЫЙ КАБАК

      Наконец Зиновьев повез иностранца в Красный Кабак. Причиной его промедления был неоплаченный карточный должок и то, что некий невежа пообещал непозволительным образом коснуться ладонью его щеки. Впрочем, кавалеру знать все это было необязательно.

      – Васька, ты? – удивился первый же встреченный офицер.

      – Я с иностранцем,– осадил его Зиновьев,– по поручению самого Григория Григорьевича.

      Кавалер не владел местным наречием, иначе слова веселого спутника заставили бы его, возможно, задуматься.

      Имя Орлова произвело немедленное действие: их тотчас оставили в покое. В одной комнате шла довольно крупная игра, но ставки были сделаны, и со стороны никого больше не принимали. Понаблюдав досадливо за игрой, да к тому же потеряв Зиновьева, который, позабыв Орлова, юркнул куда-то, избегая своего неприятеля, кавалер прошел в другую комнату и присел невдалеке от группы офицеров, оживленно беседовавших между собой, сгрудившись у стола и перемежая болтовню громким смехом. Карт тут не было. Они курили глиняные голландские трубки с кнастером и прихлебывали пиво, из чего кавалер заключил, что это не московиты: он уже знал, что любое сборище московитов не обходится без обильного потребления продуктов Бахусовых.

      Разговор шел по-немецки; как понял кавалер, гусары отмечали встречу с сослуживцем, вернувшимся после нескольких лет отсутствия снова наниматься на русскую службу. Тема заинтересовала кавалера. Он проделал сотни миль по трескучему морозу не только из-за мечтаний о Екатерине; на первых порах не худо было бы получить какое-нибудь место, приносящее твердый доход,– например, стать офицером. Однажды он уже побывал военным; двадцать лет назад служил Венецианской республике в чине прапорщика. Как шел ему мундир! А какая игра шла на Корфу, где стоял его полк! Не продай он тогда патент, нынче дослужился бы до генерала.