Время ведьмы. Максим Макаренков

на кончике носа было непонятно.

      Осмотрев, сделал шаг в сторону, приглашая войти:

      – Заходите, не стойте же на пороге.

      И исчез в коридоре.

      Вяземский с Олафом последовали за ним.

      Внутри квартира также напоминала жилище преподавателя или неудавшегося ученого: бедноватая но чистая обстановка, письменный стол, заваленный исписанными листами, потрепанными справочниками и тонкими брошюрками в пожелтевших мягких переплетах.

      Хозяин сел на продавленный диван, кивнул гостям на кресла покрытые красными в зеленую полоску пледами, которые, судя по виду, хорошо помнили времена Советского Союза:

      – Присаживайтесь. Думаю, мне не надо представляться. Да и кто вы такие, я знаю. Так что, перейдем сразу к цели вашего визита.

      Опускаясь в кресло, Ян аккуратно поддернул штанины безукоризненно выглаженных брюк, вальяжно откинулся на спинку и заговорил:

      – Я все же представлюсь, поскольку лично мы незнакомы. Ян Александрович Вяземский. И начальник моей службы безопасности, Олаф.

      – Просто, Олаф? – хмыкнул в ответ тот, кого норвежец называл Дольвего.

      – Для вас, просто, – сухо подтвердил Вяземский. Сам начальник службы безопасности сохранял вежливо-равнодушное молчание, всем видом показывая, что здесь он исключительно в качестве сопровождающего.

      – Слышал я об одном Олафе. Говорили, что этот воин мог оборачиваться медведем. И медведь этот нес только смерть и хаос. Впрочем, – оборвал он сам себя, – это только слухи, которые я слышал много-много лет назад.

      – Если не столетий, – негромко сказал Вяземский.

      – Если не столетий, – легко согласился собеседник. – Так, может быть, все же перейдем к делу? Я не думаю, что специальный посланник Орена Стражей посетил мое скромное жилище только для того, чтобы поговорить о старых добрых временах.

      – Считайте, что это визит вежливости. Как в те самые старые добрые времена, когда было принято наносить визиты соседям, представляться, знакомиться.

      – Или проверять поднадзорных – негромко бросил в пространство Олаф.

      Дольвего стремительно развернулся к нему, выбросил вперед руку, и уткнул в норвежца вытянутый палец с длинным твердым ногтем.

      – Ты! Знай свое место, ручной медведь – прошипел он. – Я не давал в моем доме слова выродкам Севера.

      Олаф благодушно ухмыльнулся в ответ, и кивнул Вяземскому:

      – Хамит. Значит, не боится. Одно из двух, или чистый, или очень глупый.

      Вяземский задумчиво почесал подбородок, и обратился к Олафу, так, будто они сидели в комнате вдвоем:

      – Наверное, все же, чистый. Во всяком случае, я на это рассчитываю, не хотелось бы начинать пребывание на исторической родине с крови.

      И уже резко, ломая рисунок разговора, развернулся к Дольвего:

      – Четверо суток назад. В Приграничье волнение было? Отвечать быстро.

      Слова хлестнули высокого старика словно бичом. Он резко выпрямился, глаза полыхнули черным пламенем, зрачок, прыгнув, стал вертикальной