Жуга. Осенний лис. Дмитрий Скирюк

взвар, понюхал и скривился:

      – Это что… вот это – пить?

      Жуга усмехнулся:

      – Полощи.

      – А-а…

      Рифмач придвинулся ближе, взял протянутую другом берестяную кружку, зачерпнул и подождал, пока не остыло. Попробовал, выплюнул. Ещё раз и ещё.

      Жуга поворошил прутиком костёр, глянул выжидательно.

      – Всё ещё болит?

      – Вроде как потише.

      – Зачерпни ещё… да погоди ты – горячо.

      – Мм… Слушай, а ведь и впрямь помогает!

      – Ну, дык… – понимающе усмехнулся травник.

      В котелке убыло. Вайда потянулся было снова, да передумал и отложил кружку.

      – На завтра решил оставить?

      – Ага.

      – А чай где заваривать? Выливай, ну его к лешему.

      Натаяли свежего снега, засыпали чаю. На расстеленном платке разложили хлеб, две-три луковицы, тугое кольцо копчёной колбасы. Некоторое время молча жевали, прихлёбывали, обжигаясь, прямо из котелка. Вайда, заметно повеселевший, ел вкусно, с охотой. Откинулся на одеяле.

      – Ух, хорошо… Ну, спасибо тебе, друг Жуга, ох, спасибо! Мне ведь, право слово, спасу от этого зуба не было. Знаешь, как крючило!

      – Ну, так вырвал бы его, и дело с концом. Чего волынку тянуть?

      – Вырвать – ишь ты! Этак зубов не напасёшься… Да и боязно.

      – Ну и дурак. – Жуга вытянул из кучи хвороста веточку, поворошил угли. – Щёку раздует.

      – Думаешь?

      – Раздует, раздует. Драть надо. А у тебя сапоги горят.

      Рифмач ахнул и спешно потянул из костра сапоги – подошвы уже залоснились чёрным. Дымно пахло горелой кожей. Вайда скривился: «Тьфу, чёрт!», сунул их в снег, вытащил и оглядел со всех сторон. Вздохнул. Жуга усмехнулся.

      – Ладно, хоть просохли.

      – И то правда…

      Натянув сапоги, Вайда улёгся на одеяле и потянул к себе небольшой округлый свёрток синего бархата. Развернул. Внутри оказалось что-то вроде бандуры, только поменьше и с девятью струнами. Жуга несколько удивлённо смотрел, как тот любовно погладил пузатое деревянное донце и стал подстраивать тонкие жилы струн.

      – Ты ещё и поёшь?

      Вайда прищурился хитро:

      – А то!

      – Ну-ну… – Жуга с сомнением потёр подбородок.

      – Сомневаешься? – усмехнулся рифмач. Струна натянулась, зазвучала басовито. Вайда взялся за вторую. – Сам посуди: как петь с таким зубом, да ещё и по морозу? Тут уж, брат, я тебе скажу, не до песен.

      – А теперь?

      – А теперь совсем другое дело. Отчего ж не спеть? – Он смолк, задумчиво глядя в огонь. Нахмурился, бездумно перебирая струны.

      – Про что петь будешь? – полюбопытствовал Жуга.

      – А? – встрепенулся рифмач. – Вот про него. – Он кивнул на костёр и снова помрачнел. – Есть одна старая песня, не очень, правда, старая. Начало у неё весёлое, а вот конец… Впрочем, слушай.

      Вайда тронул струны. Полилась мелодия, вроде не грустная, но такая, словно Вайда боялся громко играть, словно кто-то прятался за деревом, подслушивая. Струны пели мягко, упругим