Кровавые девы. Барбара Хэмбли

очки (упаси боже, если кебмен или лучшая подруга увидят ее в очках!) и спрятала их в серебряный футляр.

      – Просто будь осторожен, Джейми. Если дело действительно важное, отказа он, думаю, принять не пожелает.

      – Что значит «не пожелает»? Придется!

      Но, несмотря на всю эту браваду, Эшер с замиранием сердца понял: на самом деле жена его абсолютно права.

      Глава вторая

      – Лидия?

      Мрак на ступенях лестницы поглотил ее имя, и, окруженный тишиной дома – безмолвного, будто могила, однако отнюдь не пустого, – Эшер подумал: «Все это сон».

      Стоило ему осознать, что некогда он уже стоял точно так же, на этом же самом месте, в груди вскипела, запылала жаркая злость.

      Туманный вечер. Осень 1907-го. В доме ужасно зябко. Стук копыт за дверьми, на Холивелл-стрит, в тишине кажется грохотом канонады. Стоя посреди передней в черной академической мантии, Эшер заранее знал, что, пройдя по нижнему этажу, в кухню, обнаружит там миссис Граймс, горничную Эллен и Сильвию, девчонку на побегушках, нанятую им в помощь (а в прошлом году вышедшую замуж за сына местного мясника и замененную не менее бестолковой Дейзи), уснувшими за столом, точно в немой сцене из дешевой мелодрамы…

      А на втором этаже, на диване в верхней гостиной, прижимая к груди очки, лежит без сознания Лидия, и ее волосы ниспадают на пол волной цвета обожженной глины. А за столом Эшера, расположившись так, что его не видно из-за порога, сложив перед собой тонкие руки, словно мертвенно-бледный богомол, поджидающий жертву, сидит он, дон Симон Исидро…

      – Я – дон Симон Хавьер Кристиан Морадо де ла Каденья-Исидро. Из тех, кого вы зовете вампирами.

      И Эшер, полжизни изучавший фольклор дюжины разных культур, не верил ему, пока, приложив к грудной клетке жуткого гостя стетоскоп Лидии, не удостоверился, что не слышит ни дыхания, ни биения сердца.

      – Будь ты проклят, – прошептал он и двинулся наверх.

      Но, распахнув настежь дверь в кабинет на втором этаже, Эшер обнаружил, что диван – хотя и стоит на прежнем месте, точно так же, как в тот самый четырехлетней давности вечер, и прекрасно виден в проеме полуоткрытой межкомнатной двери – пуст. Никаких прозрачных намеков, как в прошлый раз: я-де, стоит мне захотеть, вполне могу убить и твою жену, и служанок, и всех, кто тебе небезразличен… а посему лучше уж делай, что говорят. На рабочем столе горела лампа, однако худощавого джентльмена с длинными белыми волосами до плеч, с глазами желтыми, как самородная сера, говорящего едва ли не шепотом, с легким староиспанским акцентом, за столом не оказалось.

      Зато разложенные на столе бумаги украшала россыпь кровавых брызг.

      А на одном из листов (на листе писчей бумаги с вензелем Лидии, будь проклята его наглость!) кровью, в манере столетия этак шестнадцатого, было начертано:

      «Джеймс,

      нам с вами нужно поговорить».

      На поиски дворика, который Эшер видел во сне, ушел целый день. Он знал, что искать нужно где-то невдалеке от реки, в беспорядочном средневековом хитросплетении улочек, не тронутых Великим