Германские встречи. Александр Александрович Телегин

островками жира. Вкус был необычный. От мяса исходил тонкий аромат, чувствовался перец, тмин, но не это было главным, а сочетание мяса и жира и их вкусовой букет. В общем, Владимир ел казы впервые, и ему понравилось.

      – Дети мои, – сказал Готлиб, после того, как выпили по второй и закусили. – Да, теперь вы все мои дети. Цецилия, жена моя, я должен тебе рассказать, как получилось, что я к тебе не вернулся, и ты должна была одна воспитывать нашу дочь. Когда началась война, я сразу отправился в свою часть. До места, где мы стояли, я добрался только на следующий вечер. Часть полка уже ушла на запад. Я поблагодарил Бога, что не опоздал, и меня не объявят дезертиром. Утром ушли и мы. Днём нас несколько раз бомбили и обстреливали с самолётов. Было много убитых и раненых.

      В начале июля мы встретили немецкую армию. День был жаркий, воздух горячий. Командир батареи послал меня наблюдать за дорогой. Я с телефонистом залез на церковную колокольню. Видно было далеко. Немцы всё не шли, тревожное ожидание становилась невыносимым. И вот над степью поднялось большое жёлтой облако. А потом оттуда выкатились маленькие чёрные кубики – это были танки. Я говорил телефонисту координаты, он передавал на батарею. Наши пушки стали стрелять. Я поправлял: дальше, ближе. Танки остановились и тоже стали стрелять. За ними ехало целое море мотоциклистов. Они приближались к нам. Когда мимо нас стали свистеть пули, мы спустились вниз и вернулись к своим. Но немцев было очень много, а как только начался бой, прилетели их самолёты. Они делали с нами всё, что хотели, ведь наших самолётов не было видно.

      К вечеру мы стали отступать, и они захватили село с колокольней, на которой я сидел несколько часов назад. Мы продержались три дня, но однажды командир батареи послал меня в штаб полка сообщить, что кончились снаряды и нечем стрелять. Я бежал по дороге, кругом всё гремело и свистело. Недалеко от меня, слева и справа, взрывались снаряды. И вдруг рядом со мной что-то громко хлопнуло, и я взлетел в воздух. Потом стало темно… Придя в себя, я увидел много людей в касках и чужих гимнастёрках. Они громко и весело смеялись. Я удивился, как можно смеяться, когда идёт война, хотел встать, но не смог: меня что-то держало и не давало оторваться от земли. Наконец я понял, что смеются надо мной. Я услышал немецкую речь: один солдат говорил, что этот русский похож на бабочку, которую прикололи булавкой к картону. Он подошёл, вырвал из земли штык моей винтовки, которым я был пришпилен к земле, поднял меня и, дав пинка, показал, куда мне надо бежать. Я ничего не слышал, из носа и ушей шла кровь. Меня тошнило. Я шёл как во сне, не зная куда. Чем дальше я шёл, тем чаще попадались мне красноармейцы без оружия, потные и в крови. Вечером пригнали нас на большое поле, огороженное колючей проволокой, где было уже несколько тысяч пленных.

      Я сказал себе, что не буду показывать, что я немец. Я хотел разделить судьбу со своими однополчанами. Но прошёл один день, другой, а нас ни разу не покормили и не напоили. На третий день привезли бочку воды. Мы выпили её за десять минут. Наконец, на четвёртый день приехала их полевая кухня. Мы обезумели от голода, потеряли чувство опасности