Мой год с Сэлинджером. Джоанна Рэйкофф

Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.

      – А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? – спросила я.

      – Там пол немного наклонный. – Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. – Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал – Северная Восьмая улица! Столько деревьев.

      – Деревья, – с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.

      Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом… или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.

      – Дональд! – воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. – Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!

      Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев – глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, – и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.

      – Я нашла работу, – сообщила она.

      – Ого! – удивилась я. Я не считала ее способной на такое. – И что за работа?

      – Какая разница? – весело воскликнула Эллисон и чокнулась с Панкаджем, который в ответ ул ыбн улся.

      На нем по-прежнему были тонкая армейская куртка и шарф, хотя в квартире было очень жарко. Я попыталась поймать его взгляд. Мы же вместе пережили чрезвычайную ситуацию, значит, между нами теперь должно быть особое понимание. Но Панкадж смотрел куда угодно, только не на меня – на стол, на колени, на свое пиво.

      – Эй, дружище, – наконец обратился он к Дону, – как там партия?

      Через несколько минут они вышли – сначала Панкадж, потом Ли.

      – Мне надо переодеться, – заявила она. – Весь день в этом платье хожу.

      – А знаешь, кого представляет мое агентство? – крикнула я ей вслед.

      – Томаса Пинчона, – ответила за нее Эл лисон.

      Она пила вино из большого синего кубка – единственной посуды в квартире, отдаленно напоминавшей винный бокал. Приходя в гости, Эллисон всегда брала его себе.

      – Почти угадала, – ответила я. – Сэлинджера.

      Повисла тишина. Эллисон, Марк, Дон – все таращились на меня, разинув рты.

      – Возьми, – наконец проговорил