Дорога скорби. Дик Фрэнсис

не разрешает мне так говорить.

      – Говори это в подушку.

      – А вы так делаете?

      – Довольно часто.

      Мы вошли в дом, и Рэчел снова вывезла Пеготти в садик. Мы с Линдой стояли в гостиной и смотрели на них в окно.

      – С ней все в порядке? – тревожно спросила Линда.

      – Она очень храбрая девочка.

      Линда заплакала.

      – Вы слышали что-нибудь в ту ночь, когда напали на Силвербоя? – спросил я.

      – Все об этом спрашивают. Я ничего не слышала.

      – Шума машины не было?

      – Полицейские сказали, что они должны были оставить машину на дороге и идти по тропинке пешком. Ни окно моей спальни, ни окно комнаты Рэчел туда не выходят. Но эта дорожка ведет только до поля. Вы же видели – на самом деле это всего лишь тропинка, она кончается у ворот.

      – Мог ли кто-нибудь увидеть Силвербоя с дороги?

      – Да, полицейские и об этом спрашивали. Можно было увидеть, как он подходит попить. С дороги видно поилку, если знать, откуда смотреть. Полицейские говорят, что эти подонки должны были высматривать по всей этой части Кента оставленных без присмотра пони, таких как Силвербой. Что бы вы ни говорили о двухлетках, Силвербоя, должно быть, покалечили эти подонки. Почему бы вам не спросить полицейских?

      – Если вы всем сердцем верите полиции, вам незачем было просить меня о помощи.

      – Только что позвонил Джо, – призналась она. – Он сказал, что звать вас на помощь – это пустая трата денег.

      – А!

      – Я не знаю, что и думать.

      – Вы платите мне за день работы плюс расходы. Я могу оставить это дело прямо сейчас, если хотите.

      – Нет. Да. Я не знаю. – Она вытерла глаза и нерешительно сказала: – Рэчел снится, что Силвербой стоит в поле, в луче лунного света. «Он сияет», – говорит она. А по дорожке наползает темная волна текучих чудовищ… «Текучих» – так она говорит… Они бесформенные и злобные и собираются убить Силвербоя. Она говорит, что старается обогнать их, чтобы предупредить его, но не может пробиться, они цепляются за нее, как паутина. Она не может освободиться. А они добираются до Силвербоя и высасывают его свет, и у него вылезают волосы, а она просыпается и кричит. Всегда один и тот же кошмар. Я подумала, что, если бы вы смогли найти, кто отрубил бедняге ногу, у чудовищ появились бы имена и лица, об этом напечатали бы в газете, и Рэчел знала бы, кто это был, и перестала думать о них как о текучем скопище без глаз, которое не дает ей пройти.

      Помолчав, я сказал:

      – Дайте мне еще неделю.

      Она резко отвернулась от меня и, наклонившись над столом, выписала мне чек:

      – Две недели: одна прошла, и еще одна.

      Я взглянул на сумму:

      – Здесь больше, чем мы договаривались.

      – Что бы там ни говорил Джо, я хочу, чтобы вы попробовали.

      Я осторожно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась, хотя глаза оставались сумрачными и влажными.

      – Ради Рэчел я заплачу сколько угодно, – сказала она.

      Я не спеша вернулся в Лондон, думая по дороге о старом циничном бывшем полицейском, который преподал мне основы