Дорога скорби. Дик Фрэнсис

палец, или прижать его, или схватить что-нибудь. Приказ добегает до очень чувствительных приборов, которые называются электроды, – они спрятаны под пластик и касаются моей кожи. – Я сделал паузу, но Рэчел ничего не спросила, и я продолжал: – Моя настоящая рука кончается вот здесь. – Я показал. – А пластиковая доходит до самого локтя. Электроды спрятаны внутри, вот здесь, и прилегают к коже. Они чувствуют, когда мышцы начинают напрягаться. Вот так они и работают.

      – А эта пластиковая рука – она привязана или как?

      – Нет. Она просто хорошо подогнана и туго сидит сама по себе. Ее делали специально для меня.

      Как все дети, Рэчел принимала чудеса как данность, а для меня техника, приводимая в движение сигналами нервов, оставалась чем-то необычным, хотя я носил пластиковую руку уже три года.

      – Тут три электрода, – продолжал я. – Один – чтобы открывать ладонь, другой – чтобы закрывать, и еще один – чтобы поворачивать кисть.

      – А электроды работают от электричества? – спросила она. – Ну, вы же подключаетесь к розетке в стене и все такое?

      – Ты сообразительная девочка, – сказал я ей. – Они работают от специальной батарейки, которую вставляют снаружи на том месте, где я ношу часы. Я заряжаю батарейки в зарядном устройстве, которое включается в розетку.

      Она оценивающе посмотрела на меня:

      – Должно быть, иметь такую руку очень полезно.

      – Просто превосходно, – согласился я.

      – Папе Эллис Квинт говорил, что и не скажешь, будто у вас пластиковая рука, пока не прикоснешься к ней.

      – Твой отец знает Эллиса Квинта? – изумленно спросил я.

      Она спокойно кивнула:

      – Они вместе ездят играть в сквош. Он помог папе купить Силвербоя. И он был так огорчен, когда узнал, что это случилось именно с Силвербоем, и поэтому сделал свою программу о нем.

      – Да, он это может.

      – Я хотела бы… – начала Рэчел, взглянув на мою руку, – чтобы Силвербою можно было сделать новую ногу… с электродами и батарейкой.

      – Может быть, искусственная нога ему бы и подошла, но он не смог бы ни идти рысью или галопом, ни прыгать. Он не был бы счастлив, если бы мог только ковылять понемногу.

      Она провела своими пальчиками по моим пластиковым – ее это не убедило.

      – Где вы держали Силвербоя? – спросил я.

      – За тем забором, в конце сада, – указала она. – Отсюда не видно из-за деревьев. Нам придется пройти через дом, выйти и пройти по дорожке.

      – Ты мне покажешь?

      Она на мгновение отпрянула, потом сказала:

      – Я вас проведу, если всю дорогу буду держаться за вашу руку.

      – Конечно. – Я встал и подал ей настоящую, теплую, обычную руку.

      – Нет… – Она покачала головой, вставая. – Я хотела сказать: можно мне держаться за эту руку, которой вы ничего не чувствуете?

      Мне показалось, что для нее это важно – сознавать, что у меня чего-то не хватает, что я могу понять больную, у которой нет волос.

      – Ты можешь держаться за ту руку, которая тебе нравится, – легко сказал я.

      Она