Река Мира. Екатерина Шитова

однажды лежащими без одежды на старой тахте в отцовской мастерской и страстно целующимися. Мне было жутко неприятно, но я не сказала маме об этом. Почему-то, мне не было жаль ее. Наоборот, я больше жалела отца, которому приходилось терпеть постоянные ссоры и крики. Иногда мне казалось, что мама его совсем не любит, ведь она постоянно кричала на него.

      – Мариночка, женщина моей жизни – это ты. А Светлана всего лишь моя модель и мой ассистент. Только и всего. Не смешивай семью и работу, пожалуйста, – вполголоса утешал маму отец, – И не кричи, ради бога, дети услышат.

      – Да твои дети уже давным-давно знают, чем ты там с ней занимаешься, скотина! Ненавижу тебя! И всех твоих бесконечных баб ненавижу! Катись к своей Светке! Прямо сейчас собирай вещи и катись!

      Мы с Алисой привыкли слушать их ругань. После получасовой ссоры мама обычно раскидывала по комнате краски и кисти отца, рвала свежие эскизы, выкидывала его рубашки и белье из шкафа в прихожую.

      А потом сама хватала пальто и выбегала из дома в слезах. Маркиз лаял, скулил у двери, рвался бежать на улицу вслед за матерью, лизать ее руки и умолять вернуться домой. Он тяжело переживал эти семейные разборки, в отличие от отца, который сразу же после маминого ухода спокойно прибирал последствия пронесшегося по квартире "урагана" и наводил порядок в своем шкафу.

      Бестия – только этим словом отец характеризовал поведение мамы во время их ссор. Долгое время я думала, что это какое-то плохое слово.

      Позже отец заваривал чай и звал нас на кухню, где на блюдце с золотым ободком лежали пряники. Я сразу же бежала на его зов, а Алиса нет, она закрывалась в комнате и не выходила до маминого возвращения. Это был наш с отцом маленький, тайный пир.

      Я вообще любила, когда мамы не было дома. Никто не отвлекал тогда отца от меня. Я была на сто процентов папиной дочкой. А Алиса маминой. Ее, казалось, отец раздражал так же, как и маму. Часто они с ней шушукались на кухне за закрытой дверью и выходили оттуда потом – обе хитрые и серьезные, словно два заговорщика. После таких тайных совещаний, отец не мог найти то краски, то нужные кисти, то свои свежие эскизы.

      – Чего ты лезешь в их отношения? – кричала я на Алису, когда мы оставались одни дома, – зачем ты поддерживаешь мамины глупые выходки?

      – А, так это я лезу? А я думала, что это ты лезешь! – кричала в ответ Алиса, – скажи тогда, зачем ты поддерживаешь папин эгоизм и вечно покрываешь его вранье?

      Наши словесные перепалки неизменно заканчивались дракой. Но к вечеру мы дружно прибирали свою комнату, чтобы мама, заглянув к нам после работы, ничего плохого не заподозрила.

      ***

      Самым большим счастьем для меня было проводить время в отцовской мастерской. Я могла сидеть там часами: молча, тихо, не мешая отцу и его ученикам.

      Я готова была сколько угодно долго притворяться мышкой, только бы меня не прогоняли домой. Здесь, в мастерской, появлялись на свет мои первые рисунки. Здесь же в моей душе родилась огромная любовь к живописи. Отец учил меня всему, что знал и умел сам.

      Даже когда у меня