Оборванная юность. Виктор Трынкин

ты должен вернуться отец семейства Сергей. Он каждое воскресенье ходил туда за свежими газетами. Их дети – Андрей и Анечка – уже послушно сидели за столом в ожидании отца.

      Сладкий запах сизого дымка от самовара, смешиваясь с запахом свежих пирогов, поднимался и таял в воздухе. Хозяйка суетилась, добавляя к столу то блюдо с румяными пирожками, то мелкие тарелки для яичницы, то сахарницу к чаю…

      На всю округу раздавался мягкий колокольный звон. Анечка заинтересованно спросила у матери:

      – Мам, а почему сегодня церковь звонит?

      Анастасия перестала накрывать на стол, прислушалась, потом ответила:

      – Потому что, дочка, сегодня особый день, а церковь оповещает об этом и звонит в честь всех святых, в земле Российской просиявших.

      Вдруг на край террасы мягко прыгнула белочка. Окутанный солнечным светом пушистый зверёк застыл, глядя на детей. Им почему-то показалось, что белочка с испугом смотрит на них, а в чёрненьких острых глазках стоял вопрос: «Как вы ещё не знаете, то, что я знаю?» Анечка тихонько, чтобы не спугнуть, толкнула брата.

      – Ой! Смотри, Андрейка, смотри, какая красивая белочка.

      Но в тоже мгновение рыжий зверёк, распушив хвост, прыгнул на старую сосну и исчез в её ветвях.

      – Мама, мама, к нам белочка приходила! – вскочив со стула радостно закричала Аня. – Она вот тут сидела!

      – Белочка? – улыбаясь удивилась мать, продолжая накрывать на стол. – Значит, какую-то весточку принесла. Вот только какую?.. Ну ладно, ладно, садись за стол.

      На террасу со сдержанным внутренним напряжением поднялся Сергей.

      – Вот и отец пришел. Давайте завтракать, а то всё остынет, – хлопотливо сказала хозяйка.

      Сергей молча подошел к столу, положил газеты. Все неожиданно замолчали, глядя на напряженное лицо отца. Он прошел на кухню, включил чёрную тарелку репродуктора, и все услышали обжигающие душу слова:

      «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…».

      – Господи! Да что же это такое? – всплеснула руками мать.

      На второй день после нападения фашистов у горвоенкомата собралось много добровольцев, желающих отправиться на войну. Люди сдержанно курили, находились в лёгкой растерянности как бы между вчера и завтра, делились последними новостями. В полголоса говорили, что вчера бомбили Киев, Житомир, Севастополь, а Брестскую крепость взять немцам не удаётся – наши части оказывают сопротивление. У народа была уверенность, что война будет недолгой и наша армия быстро разобьёт фашистов.

      По одному люди входили и выходили из военкомата.

      – Макаров есть?! – выкрикнули из-за двери. И нетерпеливые голоса подхватили: – Макаров! Макаров! Ты где?

      – Да здесь я, иду! – Сергей быстро поднялся по деревянным ступенькам и скрылся за дубовой дверью.

      Суровый военком усталым голосом сказал:

      – Сергей Григорьевич Макаров, направляешься на восток, где формируется стрелковый полк. Освоишь военное дело и тогда на фронт. Явиться сегодня на призывной пункт к восемнадцати часам. Времени, чтобы собраться, у тебя уйма – три часа.

      Военком по-граждански пожал ему руку и сдержанно сказал:

      – Война будет долгой и жестокой, – и по-военному добавил: – Служите родине.

      Дома у Сергея от этой новости были все в растерянности. Анастасия, еле сдерживая слёзы, бегала от шкафа к лежащему на стуле чемодану и складывала туда то, что никогда не пригодится в полевой жизни, а тем более на фронте. Притихшие дети молча сидели на диване. Тринадцатилетний Андрей смотрел, что делает мать, а девятилетняя Анечка с испуганной доверчивостью прижалась к брату; по её розовым пухленьким щёчкам текли крупные слёзы.

      В комнату вошел отец – на нём была куртка защитного цвета – глядя на чемодан, покачал головой.

      – Ну зачем мне чемодан, Настя? Я же не в санаторий еду, – обнимая жену, улыбаясь, мирно сказал он. – Ты вспомни, разве я на рыбалку с чемоданом ездил?

      Анастасия, глядя на мужа сквозь влажные слипшиеся ресницы, растерянно проговорила:

      – Если бы на рыбалку…

      – Ты не переживай… Я же обязан защитить тебя, детей, страну, – голова её упала на грудь мужа. – Не плачь… Никто, кроме нас, не защитит нас.

      Андрей смотрел на отца широко открытыми глазами. Он хорошо услышал слова отца: «Никто, кроме нас…»

      Сергей Григорьевич улыбался не потому, что ему было легко: он хотел своим спокойным видом снять тревогу, охватившую жену, детей, несмотря на своё внутреннее переживание, оставить в семье мир и покой.

      У крыльца родного дома они стали прощаться. До призывного пункта отец просил не провожать, чтобы не рвать сердце ни жене, ни детям, ни себе. На плече у него висел вещмешок, с которым часто ездил на рыбалку. Туда он положил свитер, тёплые носки, кружку, ложку, охотничий нож и кусок мыла с полотенцем. Анастасия потихоньку сунула туда сахар и немного продуктов.

      Вдруг,