Александр Тиняков. Автоматически реабилитированный. Роман Сенчин

Игорь Северянин. Он «на дружеской ноге» с Александром Блоком.

      Но отношение к Тинякову несерьезное. Он сам давал к этому повод: не смотря на поражавшую современников начитанность и память, постоянно просил совета, кому-нибудь подражал. И в жизни, и в стихах.

      «…сквозь романтическую наружность сквозило что-то плебейское», – через три десятилетия напишет о Тинякове 1900-х в то время его приятель, а позже враг Владислав Ходасевич.

      Сборник «Navis Nigra. Книга стихов. 1905 – 1912 годы.» он готовил тщательно и долго. На обложке поместил и свой псевдоним, и настоящие имя и фамилию. «Чтоб не спутали с другим Александром Тиняковым или другим Одиноким», – иронизировали современники.

      Но, наверное, готовил слишком долго – книга вышла в год, когда читателей увлек только что народившийся акмеизм, когда критики ругались из-за будетлян и эго-футуристов. Запоздалого символиста Тинякова, которому тогда исполнилось двадцать шесть, почти не заметили. «Всегдашние дети вчерашнего дня», – охарактеризовал собранное в «Navis Nigra» Николай Гумилев.

      Несколько коротких и, в общем-то, дежурных рецензий за авторством Бальмонта, Городецкого, Гумилева, М. Чуносова (Иеронима Ясинского), Ходасевича привлечь к книге широкое внимание не могли. По сведениям литературоведа Николая Богомолова из девятисот экземпляров за год было продано лишь семьдесят пять.

      «…В публике моя книга успеха не имела, и мне никогда не дано было изведать тех сладостных и упоительных (пусть хоть мимолетных!) – радостей, которые выпали на долю С. Городецкого, потом – Игоря Северянина, еще позже – Есенина и которые теперь каждый день выпадают на долю самых бездарных и безмозглых бумагомарак». К такому заключению Тиняков придет в «Отрывках…» спустя тринадцать лет.

      Приведу два полярных стихотворения из «Navis Nigra». Первое отсылает нас одновременно и к Бунину и к Бальмонту:

      В златые саваны деревья облеклись,

      И скупо льётся свет на землю с поднебесья…

      Бледна и холодна и безучастна высь

      Печальною порой, порою златолесья.

      Как скорбная вдова, смирясь, лежит земля,

      Глубоко схоронив в груди своей обиды,

      И пустота мертвит открытые поля,

      И буйный ветр поёт над ними панихиды…

      Впрочем, немногочисленные читатели отметили совсем другие строки:

      Любо мне, плевку-плевочку,

      По канавке грязной мчаться,

      То к окурку, то к пушинке

      Скользким боком прижиматься.

      Пусть с печалью или с гневом

      Человеком был я плюнут,

      Небо ясно, ветры свежи,

      Ветры радость в меня вдунут.

      В голубом речном просторе

      С волей жажду я обняться,

      А пока мне любо – быстро

      По канавке грязной мчаться.

      Здесь слышится желание эпатировать, чувствуется игра и надуманность. Но придет время, и эта тема – плевка, человека-плевочка – станет у Тинякова