Метаморфозы. Тетралогия. Марина и Сергей Дяченко

– отдельно. Комната – отдельно. И отдельно – Сашка.

      Прошла минута в тишине. По Сакко и Ванцетти проехала машина.

      Я не буду больше этого пробовать, сказала себе Сашка. И тут же удивилась: а почему – нет? Разве это неприятно? Разве это постыдно?

      Она чуть расслабилась и снова присвоила кровать. Часть пола. Весь пол в комнате. Стены. Она стала комнатой. Чуть качнула белым казенным абажуром… Поморщилась от пыли… Хлопнула форточкой, как хлопают ладонью по колену.

      Полетели осколки. Сашка вздрогнула от неожиданной боли, ощущение было сродни тому, какое бывает, если сломаешь ноготь. От звона стекла проснулась Вика и села на кровати.

      – Блин… Что это… Ветром форточку разбило? Вот блин, я же вчера закрывала!

      Сашка молчала. Она снова вернулась в себя, две руки, две ноги, пот, выступивший над верхней губой, и панически бьющееся сердце. Лена молча помогала Вике загородить форточку подушкой без наволочки.

      – Вот же елки-палки… Картоном теперь закрывать? У них стекла не выпросишь… А ветер какой… Ну ладно, полшестого, поспим еще, что ли?

      Снова сделалось тихо. Сашка лежала затаив дыхание, и кровать под нею была кроватью, больше ничем другим.

      А что она еще может делать?

      А что она сможет делать, когда выучится окончательно? Горбун твердит о блестящих перспективах… Чудесных открытиях… О том, что она, Сашка, феноменальный талант…

      Тикал будильник. На самом краю стола, спрятанный под стопкой общих тетрадей, лежал альбом горбуна. Тот самый, что не принес Сашке успеха; Костя был прав. Дело не в диске и не в альбоме, дело в ней, в Сашке. Она справилась с диском.

      Интересно, а справится ли с альбомом?

      Стерх ничего не говорил на этот счет. Ему было не до того.

      Сашка решительно подтянула одеяло и перевернулась на другой бок. Завтра она вернет альбом горбуну. Ни за что на свете не раскроет «фрагменты», не упрется глазами в проклятый «якорь»…

      Это интересно. Это как упражнения для Портнова – сперва невыносимо, а потом затягивает. Теперь, переступив невидимую черту, что увидит Сашка в черном альбоме?

      Что именно она увидит?

      Приступ любопытства был похож на острый голод. Сашка поворочалась, сминая простыню, потом встала. Ее ногам, в отличие от ножек кровати, линолеум вовсе не казался теплым. Она надела тапочки и подошла к столу. Вот рукописный английский словарь, вот конспект по праву, еще какие-то бумаги…

      А вот альбом.

      Черные квадраты фрагментов маслянисто поблескивали. И в центре каждого белым созвездием светился «якорь» – три точки.

      Сашка открыла самую последнюю страницу. Сконцентрировала взгляд на белом треугольнике в центре и задержала дыхание.

      Три точки исчезли. Несколько секунд Сашка висела в черноте, абсолютной, как тишина в наушниках Стерха. А потом из черноты проступил – выпрыгнул, выступил – город, окруженный высоченной стеной до неба.

      Теперь Сашка видела его в мельчайших, подробнейших, реальнейших деталях. Город был угольный, аспидный. Чем-то