Метаморфозы. Тетралогия. Марина и Сергей Дяченко

сдержалась.

      – У тебя изменилось лицо, – продолжал Конев. – Глаза… странные. Зрачки… слушай, ты наркотиками не балуешься?

      – Нет, – сказала Сашка удивленно.

      – А как будет называться твоя профессия?

      – Это решится на третьем курсе, – сказала Сашка, помолчав. – Переводной экзамен… специализация.

      – Ага, – сказал Конев, и было совершенно очевидно, что он ничего не понял. – А вот… когда ты смотришь в одну точку – что ты там видишь?

      – Я?

      – Ну вот только что. Я уже думал, ты про меня забыла…

      – Я?!

      – Слушай, ты там, у себя в Торпе, встречаешься с кем-то?

      Сашка замедлила шаг.

      – Нет. Был один парень, но… короче, теперь уже нет.

      – Ага, – снова сказал Конев. – Ну, если серьезно, ты ведь переведешься? В нормальный институт, и поближе к дому?

      – Серьезно? Нет.

      Они остановились в полутемном дворе Сашкиного дома. Светились окна, тускло горел единственный фонарь, по дорожке от подземного перехода шел человек в меховой шапке, с портфелем под мышкой. Припозднился с работы, что ли?

      – Я через неделю уезжаю, – сказала Сашка шепотом.

      – Жалко. Хоть адрес оставь.

      – Город Торпа, улица Сакко и Ванцетти, двенадцать-а, комната двадцать один. Самохиной Александре. Пиши, если…

      Из темноты за спиной прохожего вынырнули трое. Человек с портфелем не успел даже обернуться; его ударили по голове, и он упал. Покатилась шапка, ее тут же подхватили.

      Иван вцепился Сашке в руку. Трое, повалив четвертого, не торопились убегать с добычей: они били упавшего, пинали ногами в живот, в лицо, топтали…

      Будто лопнуло стекло. Будто ударило в лицо множеством осколков. Сашка вырвалась из судорожных объятий Конева.

      – Стой! Стоять, гады!

      Она вспомнила слова Портнова, но ничего не смогла сделать. Ненависть к тварям, избивающим сейчас беззащитного, была сильнее любых предостережений.

      Они оставили жертву и обернулись. Увидев бегущую девчонку, удивились, один, кажется, даже растянул рот в ухмылке…

      На белый снег, искрящийся синим под светом далеких фонарей, тоненькой струйкой брызнула кровь. И сразу – потоком, фонтаном. Размазались перед глазами звезды в прорехах туч; резанул мороз, как наждачная бумага. Сашка увидела себя сидящей в сугробе, рядом лежали неподвижно три человека, четвертый полз, хрипя, прочь, к дороге.

      Очень болели руки. Ладони. Обе. Сашка посмотрела на них; указательные пальцы были в липкой пленочке крови, как в темных напальчниках.

      Она огляделась, ища кого-то. Тут только что кто-то был; тишина, темнота, прокатила машина по дороге, не остановилась…

      Сашка опустила руки в снег.

      Рядом, в переходе, помещался телефон-автомат. «Скорую» вызывают бесплатно. «Ноль-три».

* * *

      Утром мама, собираясь на работу, напевала и резала хлеб. Сашка пришла из своей комнаты, и слова рвались из нее, подступали к горлу.

      «Мама, – хотела она сказать, – не отпускай меня в Торпу. Я не поеду