Жестокие слова. Луиза Пенни

люди укладывали вещи в машины, обнимались. Взрослые звали детей, и те неохотно бросали игры на деревенском лугу и шли к машинам. Молодая женщина быстро шагала по рю Дю-Мулен в сторону старого дома Хадли.

      – Ваш дом – единственный, из которого видна вся деревня, и единственный, откуда видно бистро. Если убийца включал там свет, то вы могли это видеть.

      – Наши спальни с другой стороны дома, – сказала Доминик.

      Гамаш уже отметил это во время экскурсии.

      – Верно. Но я надеялся, что у кого-то из вас могла случиться бессонница.

      – Извините, инспектор, но мы здесь спим мертвым сном.

      Гамаш не сказал о том, что мертвецы в старом доме Хадли никогда не спали хорошо.

      В этот момент позвонили в дверь, и Жильберы вздрогнули – они никого не ждали. Но Гамаш ждал. Он видел, что по рю Дю-Мулен из деревни в их сторону идет агент Лакост.

      Что-то произошло.

      – Позвольте сказать вам кое-что наедине, – сказала Изабель Лакост после представления.

      Жильберы поняли намек, и, когда они вышли, агент Лакост сообщила Гамашу:

      – Звонила коронер. Жертву убили не в бистро.

      Глава одиннадцатая

      Мирна постучала в дверь бистро и отворила ее.

      – Эй, хозяева, как вы там? – проговорила она в сумерки помещения.

      Впервые за все то время, что она провела в Трех Соснах, в бистро в рабочее время не горел свет. Оливье открывался даже в Рождество.

      Оливье сидел в кресле, глядя перед собой. Он посмотрел на нее и улыбнулся:

      – Отлично.

      – Отлично в понимании Рут? Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно?

      – Можно и так сказать.

      Мирна села напротив него и предложила чашку чая, принесенную из своего магазина. Чай был крепкий, горячий, с молоком и сахаром. «Ред роуз». Ничего необычного.

      – Хочешь поговорить?

      Она сидела тихо, глядя на своего друга. Она знала его лицо, отмечала едва заметные изменения, происходившие с ним в течение нескольких лет. Морщинки вокруг глаз, редеющие светлые волосы. Не изменилось, насколько она могла судить, то, что было невидимо глазу, но очевидно душе. Его доброе сердце, его внимательность. Если кто-то заболевал, Оливье первым приносил больному бульон. Первым приезжал в больницу. Всегда был готов почитать вслух кому-нибудь слишком слабому, уставшему и стоящему у того края, где делать это самому больше нет сил. Габри, Мирна, Клара – все они агитировали обитателей деревни помогать страждущим, и когда те приходили на помощь, Оливье уже был там.

      Теперь настала их очередь помочь ему.

      – Не знаю, захочется ли мне когда-нибудь открыть бистро снова.

      Мирна отхлебнула чай и кивнула:

      – Это понятно. Тебе нанесли удар. Представляю, каким потрясением было для тебя увидеть его здесь. Я знаю, каким потрясением это было для меня, но это ведь не мое бистро.

      «Нет, ты не можешь представить», – подумал Оливье. Он ничего не сказал, только смотрел пустым взглядом в окно. Он видел, как по рю Дю-Мулен из старого дома Хадли идут старший