Плетеное королевство. Тахира Мафи

лавок только выглядывали из проемов дверей, тыча метлами в снег, и по усыпанной холодной крупой центральной дорожке ковыляла лишь троица ярко-зеленых уток. На обледеневшем углу развалился огромный белый медведь, на шерсти которого крепким сном спал беспризорный ребенок. Ализэ обошла медведя стороной, не сводя глаз со спирали дыма, уходящей в небо. Это владельцы тележек с уличной едой разжигали огонь, начиная готовить. Девушка вдыхала незнакомые запахи, пытаясь разобраться в них; она обучалась поварскому ремеслу и могла различать блюда на вид, но ей не хватало опыта, чтобы определять еду по аромату.

      Джиннам нравилась пища, но они не нуждались в ней – не так, как нуждаются большинство существ, и потому Ализэ уже несколько лет как отказалась от подобной роскоши. Свой заработок она тратила на швейные принадлежности и регулярные омовения в местных хамамах. Ее потребность в поддержании чистоты росла вместе с потребностью в воде. Пусть в груди у Ализэ пылал огонь, но жизнью ее была вода; это было все, что ей требовалось для выживания, – она пила ее, купалась в ней, и Ализэ непременно нужно было находиться вблизи нее. Чистоплотность стала основополагающим принципом жизни девушки, это она усвоила с детства. Раз в несколько месяцев Ализэ отправлялась в лес, чтобы найти дерево мисвак – дерево зубной щетки; с него она снимала щетину, которой пользовалась, чтобы поддерживать свежесть во рту и белизну зубов. Работа нередко заставляла Ализэ пачкаться, и любую свободную минуту девушка проводила, отмывая себя до блеска. Именно стремление к чистоте подтолкнуло ее к мысли о преимуществах работы прислугой.

      Ализэ замерла на месте.

      Она случайно попала под солнечный луч и теперь грелась в нем, а в это время в памяти ее расцветали воспоминания: ведро с мыльной водой… грубая щетина половой щетки… смеющиеся родители.

      Воспоминание было как отпечаток теплой ладони на груди. Мать и отец Ализэ научили ее не только уборке дома, но и основам большинства других ремесел; родители стремились привить дочери понимание важности труда. Но они и не предполагали, что она будет зарабатывать этим на жизнь.

      Пока Ализэ проводила юность под руководством учителей и наставников, родители готовили ее к предполагаемому будущему и учили смирению и состраданию.

      «Чувствуй, – однажды сказали ей они. – Оковы твоего народа часто не видимы глазу. Чувствуй, – говорили они, – тогда, даже слепая, ты будешь знать, как их сбросить».

      Улыбались бы мать и отец Ализэ, увидев ее сейчас?

      Плакали бы они?

      Ализэ ничего не имела против работы в услужении – тяжкого труда она никогда не избегала, – но родители наверняка разочаровались бы в ней.

      Ее улыбка померкла.

      Мальчик был очень быстр – а Ализэ отвлеклась, – поэтому ей потребовалась лишняя секунда, чтобы заметить его. И за это время у ее горла оказался нож.

      – Человек, сверток, – произнес мальчик, и его дыхание, горячее и кислое, коснулось ее лица.

      Он говорил по-фештунски,