Не потерять человека. Георгий Вайнер

сразу на Урал прорываться. Там и места побогаче, и сразу всем крестьянам – вольную, горнорабочим – свободу! – не сдавался бородатый.

      Раздалось сразу несколько голосов:

      – Дык Хлопушу в тех местах уже прижали? Куды ему было деваться?

      – Раньше надо было! И объявлять союз пролетариев и крестьян.

      – Инородцев ширше звать нужно было: и башкирцы, и калмыки, и мордва – все помогнули б. Я их знаю!

      – Я в тех местах Колчака да белочехов колошматил. В Орские заводы Пугачу бы идтить.

      Лена и Шестаков возвращались по тихой заснеженной улице. Погода стояла хорошая, ясная, и они шли не спеша – гуляя. Изредка, порывами налетал ветер и трепал на высокой круглой тумбе обрывок давнишней афиши.

      Лена мельком взглянула на нее и остановилась:

      – О господи!.. Вы прочтите только, Николай Павлович!

      На остатке афиши можно было прочесть объявление, напечатанное замысловатыми готическими буквами:

      «…ОГРАММА ВЫСТУПЛЕНИЯ: ОБРЕЗ РУКИ ИЛИ ОТРЕЗ ГОЛОВЫ, С КРОВОТЕЧЕНИЕМ, НО НЕ НАСМЕРТЬ!»

      Шестаков расхохотался:

      – Вот бы вашим слушателям, Леночка, предложить такую программу!

      Лена с улыбкой сказала:

      – Как раз этим их не удивишь. Но во многих вещах они как дети…

      – Да, – согласился Шестаков. – Однако заметьте, что они все-таки сделали то, что не удалось Пугачеву. В их соображениях по тактике войны с царизмом – огромный собственный опыт. И поражений, и побед.

      – А у меня нет никакого опыта, – грустно отозвалась Лена. – Вернее, мой опыт никому – да и мне самой – не нужен. И научить ничему не может.

      – У вас зато есть замечательной силы характер, – снова засмеялся Шестаков.

      Лена замахала на него руками:

      – Какой там характер! Я держусь, как могу, чтобы не видно было моего страха. Я так вам завидую…

      – Мне? – удивился Шестаков.

      – Вы такой молодой…

      – Леночка, какой же я молодой?! Александру Невскому на Чудском озере было двадцать три года! А я в эти годы еле в штурмана на эсминце попал.

      Лена взяла его под руку, посмотрела в глаза:

      – Я очень люблю, когда вы смеетесь. Вы такой сильный, уверенный в себе, все знающий… А когда смеетесь, глаза у вас детские!

      Шестаков попытался отшутиться:

      – Мудрости в них маловато… Житейской!

      Лена покачала головой:

      – Ее не бывает, житейской или абстрактной. Мудрость – это познание добра и зла. На наш век столько зла пришлось! Где добра собрать столько же?

      – Леночка, хороших людей в мире больше, и они заслуживают счастья, – ласково сказал Шестаков. – Надо им только помочь – а вы им уже помогаете…

      Лена долго шла молча, потом повернулась к Шестакову:

      – Мне самой помогать надо, Николай Павлович. Не знаю, может быть, это глупо, что я говорю вам…

      Она смущенно замолчала.

      – Так что именно вы мне говорите? – попытался поддержать ее Шестаков.

      – Ну, в общем… Только с вами я в последнее