Дождь Забвения. Аластер Рейнольдс

искренне восхищает. Я верю, что у вас все шансы на успешное завершение миссии.

      – А, наконец-то мы заговорили по делу. И что же вы знаете о моей миссии?

      – Я знаю, что на другом краю этого гипертоннеля было утрачено важное имущество и вы обладаете всеми качествами, необходимыми для его возвращения.

      – А почему вы сами не можете этого сделать?

      – Потому что не знаю этой области так, как знаете ее вы. Не знает ни Авелинг, ни Скелсгард, никто другой в этой организации. Единственный человек, компетентный в достаточной степени, мертв. Это Сьюзен Уайт.

      – Таких подробностей Калискан мне не сообщил.

      – Могло бы это повлиять на ваше решение?

      – Могло бы.

      – Значит, не сообщив, он поступил правильно. Что же касается меня, то проблема не в незнании или нежелании. Мне туда путь заказан. Попытавшись проникнуть, я бы умер.

      – А я?

      – Для вас – никаких трудностей, – ответил Ниагара и повернулся взглянуть на транспорт, загружаемый в стеклянную сферу.

      Техники еще оживленно суетились снаружи, но по их поведению было ясно: все идет согласно плану.

      – Значит, вы хотите сунуть меня в эту штуку? И не скажете ни слова о том, что ожидает на другой стороне?

      – Путешествие занимает тридцать часов. Для инструктажа хватит с лихвой.

      – Я могу отказаться?

      – Вы не думаете, что немножко опоздали с отказом? – И Ниагара обратился к Скелсгард: – Она готова для языкового урока?

      – Авелинг сказал, что урок надо дать прямо сейчас. Тогда все успеет улечься у нее в голове по пути к Земле-Два.

      – Что за урок? – спросила Верити.

      Ниагара поднял руку. Из его ладони вырвалась туманная струйка поблескивающих микромашин, потянулась к голове Ожье.

      Вспыхнула боль, словно череп яростно штурмовала армия в невыносимо блистающих доспехах. Затем отключились все чувства.

      Сознание проснулось вместе с болью. Верити казалось, что она падает. В уши вторгся голос, выговаривающий слова на языке, которого она никак не могла знать:

      – Wie heisst Du?

      – Ich heisse Auger… Verity Auger[2].

      Ответ вылетел из ее горла со смехотворной легкостью.

      – Хорошо, – похвалил голос уже по-английски. – Даже отлично. Уложилось прекрасно.

      Говорила Маурия Скелсгард, сидя рядом в тесной кабине – должно быть, в гиперсетевом транспорте. По другую сторону от Ожье – в кабине было всего три кресла – оказался Авелинг.

      Гравитации не было.

      – Что происходит? – спросила Ожье.

      – Происходит беседа по-немецки, – ответил Авелинг. – Машинки Ниагары переделали языковой центр в твоем мозгу.

      – У тебя теперь и французский, – поспешила добавить Скелсгард.

      – У меня уже был французский, – высокомерно буркнула Ожье.

      – У тебя академическое знание письменного французского, каким он стал в последние годы Века Забвения, – уточнила Скелсгард. – Но теперь ты можешь на нем разговаривать.

      Головная боль усилилась,

2

– Как тебя зовут?

– Меня зовут Ожье… Верити Ожье (нем.).