Карта Хаоса. Дмитрий Емец

окажется порабощенной. Пока же она восстанавливается, одна из дополнительных сущностей заместит основную. Короче, она станет или лебедем, или волчицей. Кем точно – не знаю. В зависимости от того, кто в ней в данный момент сильнее.

      – Ты уверена? – спросил Эссиорх.

      Валькирия воскрешающего копья невесело кивнула.

      – И надолго?

      Этого Гелата не знала.

      – В лучшем случае: нет. В худшем: навсегда. Всякое превращение – это как мокрой тряпкой по доске. А тут целых семнадцать раз!

      Согнав со стула Ильгу, Гелата передвинула стул к дивану, но садиться не стала, а оперлась о сидение локтями и снова стала смотреть на Ирку. У той чуть порозовели скулы, но лицо оставалось меловым.

      – Должна существовать еще причина, почему она не смогла сопротивляться волчице и лебедю! – заявила Гелата.

      – НЕКРОМАГ! – сказала Таамаг обвиняюще. – Чего другие причины искать? По башке его!

      – Если дело во мне – я защищаться не буду, – сказал Багров спокойно.

      Антигон перестал носиться по комнате, биться лбом о ноги валькирий, охать, когда ему наступали на ласты, и дергать себя за бакенбарды. Правый бакенбард был выдран почти с корнем, и отдельные клочки его попадались в самых непредсказуемых местах.

      У каждого беспокойство выражается по-своему. Кто-то предпочитает его выбегивать, другие же глотают волнение как ядовитую пилюлю и сидят на одном месте, неподвижные точно удавы, пока оно медленно разъедает их внутри. Так и здесь. У Антигона беспокойство имело двигательную форму, у Багрова – разъедающую.

      – Укус хмыря считается? – спросил кикимор, бесцеремонно проталкиваясь через лес ног.

      Гелата насторожилась.

      – Хмыря? А хмырь откуда? – спросила она.

      – Да тяпнул её недавно один хмыреныш… – протянул Антигон, длинным плевком по дуге очень точно выразив всё, что не упаковалось в слова.

      Фулона насторожилась.

      – Хмырь? В человеческом мире? Что он тут забыл? – спросила она.

      – Да вроде как искал чегой-то… У, елкина моталка! Прынцоид переделанный! – горячо сказал Антигон.

      У него потребовали подробностей. К сожалению, подробностей кикимор смог поведать немного, то и дело сбивался на личную характеристику хмыреныша. Его останавливали, вновь требовали подробностей, и вновь Антигон слова через три скатывался.

      Пришлось махнуть на него рукой.

      – Вообще, конечно, укус хмыря мало кому пойдет на пользу. Хмырь и стерильность – это даже не антонимы, а нечто вообще никак не соприкасающееся. Не исключено, что укус хмыря, особенно непромытый, мог ослабить защиту валькирии, – допустила Гелата. – Но все равно нужно еще что-то. Что-то внутреннее, психологическое, глубинное. Э-э… Она никогда не страдала от раздвоенности?

      – Раздвой… как? – озадачился кикимор.

      – Не было у нее внутреннего надлома, глобального противоречия, недовольства? Иногда человек кажется цельным и благополучным, а внутри его точно двуручной пилой терзает, – пояснила Гелата.

      –