Его счастливое детство. Алексей Воробьев-Обухов

за край стола и, сдвинув посуду и освободив поднос от самовара, начинал вместе со мной разбирать старый будильник с двумя большими блестящими колокольчиками. При разборке стрелки вдруг начинали бешено вращаться, позванивал звонок и все это было крайне интересно. К сожалению, на сборку будильника времени всегда почему-то не хватало, и мы уходили, оставляя поднос с кучей зубчатых колесиков и осиротевшим циферблатом.

      У старшей сестры Аннушки – Татьяны было две дочки – Оля и Юля. Их отец работал литейщиком на местной фабрике, и у девочек были игрушки, выполненные из чугунного и цветного литья: маленькие утюги, детские игрушечные сковородочки, горшки и еще что-то в этом роде.

      Оля была доброй, покладистой девочкой чуть моложе меня, и мы хорошо с ней играли и у нее дома, и в их дворе. Татьяна Ивановна иногда приходила к нам помогать Аннушке в стирке крупного белья и приводила с собой Олю. Тогда мы играли в мои игрушки и никогда не ссорились.

      Аннушка была верующей, и в углу над ее кроватью висела икона и всегда горела лампадка из малинового стекла. За иконой хранилась бутылка со святой водой, которой она меня поила потихоньку от мамы, когда я хворал.

      С самого раннего детства Аннушка росла с парализованной рукой, как следствие испуга, перенесенного еще в младенческом возрасте.

      Аннушка регулярно ходила в церковь при Крестовоздвиженском монастыре, в которой у нее был «свой» священник, исповедовавший ее. Этот священник с заросшим бородой интеллигентным лицом изредка навещал Аннушку. Она принимала его на кухне, угощала чаем, а я, конечо, вертелся тут же, показывая батюшке свои игрушки.

      В церковь мы заходили всегда по пути на Новую стройку. Аннушка развязывала узелок на уголке своего головного платка, вынимала оттуда медяки и покупала несколько свечек, а мне – просвирку, и если в это время службы не было, я любил рассматривать низко висящие иконы и определять, какая мне нравится больше всего.

      При монастыре размещалось большое старинное кладбище, на котором были похоронены мои дедушка и бабушка со стороны матери. Их надгробия с литым металлическим крестом были обнесены высокой оградой с дверкой и крышей и казались мне, ребенку, уютной беседкой.

      Аннушка научила меня молитвам «Отче наш» и «Богородице, дева радуйся», которые я шептал ложась спать. Я, со своей стороны, учил ее читать, но дальше знания букв дело у нас почему-то не пошло.

      Туся

      Моим самым лучшим, или, как говорят, закадычным, товарищем был соседский мальчик Толя. Я его звал Тусей и помню с того времени, с которого помню себя. Моя мама и Аннушка называли его также этим именем. А его родители звали его только, полным именем – Анатолий, и мне это всегда казалось странным. Я искренне считал, что детей называют полным именем, когда ими недовольны.

      Туся жил в двухкомнатной квартире под нами. Он также был единственным ребенком и на год младше меня. Его отец работал