Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. Умберто Эко

яко во Книге Царств говорится; и караван сей дошел на Остров Офир, откуда доставил ему четыре сотни да двадцать талантов злата; а сие есть богатство превеликое. Рече Библия весьма скудно, дабы изречь премного, яко в реторике говорится парс про тото, сиречь часть за целое. И ни в одной земле близ Израиля не было толикого богатства, а сие означает, что каравану сему морскому добраться надлежало до Ультимум Конфиниум Мунди, сиречь до самой крайней межи мира. Тут». (нем., Кребер)]

      5.2. Утраты по соглашению сторон

      Не перечесть тех случаев, когда адекватный перевод оказывается невозможен и автор уполномочивает переводчика пропустить слово или целую фразу, если при этом он осознает, что в общей «экономии» произведения эта потеря несущественна. Типичный случай такого рода – перечень странных и вышедших из употребления слов (техника, которую я позволяю себе частенько). Если из десятка слов, содержащихся в перечне, одно оказывается абсолютно непереводимым, не так уж страшно, если этот перечень сократится до девяти слов. Тэйлор (Taylor 1993) придирчиво и тщательно анализирует те случаи, в которых Уивер в своем английском переводе «Имени розы» пытается подобрать подходящие эквиваленты для перечней таких растений, как фиалка (viola), ракитник{♦ 39} (citiso), чабрец (serpillo), лилия (giglio), бирючина (ligustro), нарцисс (narciso), колоказия{♦ 40} (colocasia), акант (acanto), малабатр (malobatró), мирра (mirra) и опобальзам (opobalsami). Совсем несложно найти такие английские эквиваленты, как violet («фиалка»), lily («лилия»), narcissus («нарцисс»), acanthus («акант») и myrrh («миррис»). Что же касается чабреца (serpillo), то Уивер переводит это слово как thyme («тимьян»), и хотя чабрец – то же, что тимьян (ит. timo), дело скорее в том, как отмечает Тэйлор, что слово serpilla в итальянском языке встречается реже и звучит изысканнее, чем thyme – в английском{♦ 41}. Однако Тэйлор соглашается с тем, что было бы «совершенно бессмысленно» («fairly fatuous») застревать на таких подробностях, и с точки зрения прагматической, учитывая к тому же существующие различия между двумя культурами в области садоводства и огородничества, слово thyme как эквивалент вполне сгодится.

      Драма начинает разыгрываться со словами «ракитник» и «колоказия», для которых нет соответствующих английских названий. Уивер выходит из затруднения, переводя «ракитник» (citiso) словом cystus («цист»), сохраняющим латинский корень и ботанический привкус, а «колоказию» (colocasia) – словом taro («таро»), хотя это лишь один вид колоказий; но, по словам Тэйлора, Уивер поступил правильно, хотя при этом, конечно, теряется изысканное звучание итальянского слова. Что же касается опобальзамов, то по-английски это должны быть balsams of Peru («перуанские бальзамы»), но средневековые люди о Перу не знали. Уивер выбрал вариант Месса balsam («меккский бальзам»)[79]. Тэйлор сетует также на то, что малабатр у Уивера превратился в mallow («мальва»), то есть опять же слово вполне обычное заменило собою такое, которое вызывает в памяти библейские псалмы, – но и здесь Тэйлор оправдывает переводчика. Как автор, я обсуждал эти замены и одобрил их.

      Однако проблема возникает скорее не при замене одного слова, а в том случае, когда сокращается целый отрывок. С беспощадной точностью

39

Ракитник (Cytisus L.) В России два наиболее обычных вида ракитника называются «дереза» (С. Ratisbonensis Schaeff.) и «золотой дождь» (С. Laburnum L., Р.).

40

Колоказия (Colocasia S.). Род растений из семейства белокрыльниковых, или ароидных, состоящий из 6 тропических видов. Самый известный вид (С. antiquorum Schott.) называется также «таро», его крупные корневища, содержащие много крахмала, идут в пищу.

41

Слово serpilla… thyme – в английском. Латинское название тимьяна – Thymus serpyllum. По-русски это растение называется «чабрец». Есть и более редкие (народные) его названия: «богородская трава», «боровой перец», «материнка», «мухопал».

79

Французский переводчик (и это, надо сказать, единственная ошибка в его замечательном переводе), поддавшись языковым автоматизмам, передает это именно как baumes du Pérou («перуанские бальзамы»). Однако этот анахронизм простителен, поскольку я с самого начала заявляю, что заимствую свою историю из сделанного в XVIII в. французского перевода одной средневековой рукописи, так что это «Перу» вполне можно приписать романтической небрежности моего аббата Валле. Тем более что стилистическое решение, которого последовательно придерживается Скифано, состоит в том, чтобы имитировать стиль не столько средневековой хроники, сколько ее предполагаемого переводчика, жившего в XVIII в. И все же «Мекка» лучше, чем «Перу».