Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2. Петр Дружинин

с этим отрицает неверное положение Проппа, который стремится в сказках увидеть отражение низкопоклонства и отрицает стадиальность развития марксизма. Так в фольклоре обнаружено низкопоклонство. Это очень важная проблема. Все фольклористы Москвы и Ленинграда, которые писали и пишут, оказались в числе этих представителей низкопоклонства.

      Однако я вовсе не думаю, что видные советские фольклористы заражены этим низкопоклонством, в частности Азадовский, который в одной из своих статей утверждал, что Пушкин в своих сказках использовал не только сюжет, взятый от своей няни Арины, но из немецких источников. Что же делать, если Пушкин действительно читал сказки братьев Гримм во французском переводе и они сохранились в библиотеке Пушкина.

      Не так нужно ставить вопрос о низкопоклонстве. У нас фольклоризм сводят к проблеме: кто у кого списал. Если так рассматривать, то А. К. Толстой самый народный поэт»[113].

      С таким вольнодумством уже давно пора было кончать. Это и было сделано в редакционной статье газеты «Культура и жизнь» от 11 марта 1948 г. Итог многомесячным прениям был подведен: критикуемое учение А. Н. Веселовского было объявлено еретическим. Теперь пришло время расправляться с его сторонниками.

      Ольга Михайловна Фрейденберг писала в те дни:

      «Кампания против Веселовского принимала характер наводнения. Тщетно мы искали в этих поношениях логики.

      То трубили, что наша-де наука, русская, отечественная наука… традиции… у!.. шапками закидаем. Кто не горланит о традициях, о самобытности, о великих русских ученых – в морду. Вознесенский сделал из университетского коридора “аллею славы”: соорудил ниши, в нишах поставил на постаментах статуи русских ученых, и среди них – Веселовского.

      То – долой Веселовского, ату его, травить, бить, топтать. ‹…› Затем Веселовского на время оставили и взялись за музыкантов. Нельзя передать, какую сенсацию вызвало опозориванье Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, трех святителей советской музыки. Партия сделала вид, что только что услышала их произведения. ‹…›

      Вскоре опять пошел Веселовский. В каждой газете, в каждом журнале клокотали против Веселовского и поносили всякого человека, ссылавшегося на Веселовского. Тучи сгущались. Казалось, дышать больше нечем, а становилось еще хуже»[114].

      Б. В. Томашевский во главе литературоведов‐формалистов

      После статьи А. К. Тарасенкова в «Новом мире», в которой он «вскрыл» космополитизм в литературоведении, все «попугаи Веселовского» моментально получили непонятный ярлык «космополитов». Этот термин в 1948 г. не столько ассоциируется с национальностью (лишь с января 1949 г. он вместе с прилагательным «безродный» станет знаменем погромщиков), сколько синонимичен раболепию и низкопоклонству перед Западом: «Всякие научные аналогии были окрещены “космополитизмом”, термином, которому придавали страшное (“политическое”) значение»[115].

      Именно с этих позиций написана редакционная

113

ЦГАЛИ СПб. Ф. 371 (ЛО ССП). Оп. 1. Д. 45. Л. 159–159 об.

114

Фрейденберг О. М. Записки.

115

[Пастернак Б. Л.] Пожизненная привязанность: Переписка с О. М. Фрейденберг. С. 309. Приведенная цитата принадлежит перу О. М. Фрейденберг.