Sadcore. Ян Ващук

развернулась и быстро зашагала к платформе, постепенно превращаясь в точку.

      Дневная электричка

      Я еду из Москвы на дневной электричке, 14:10. Час пик еще далеко, народа почти нет, по вагону рассредоточились, стараясь не нарушать невидимых границ городского одиночества, пять человек. Как они ни старались сесть дальше друг от друга, все равно получилось кучкой.

      Тихо. Мотор еще не завелся.

      – Але? – говорит мужской голос в металлической, чрезмерной тишине вагона.

      Снаружи вокзал, шум, центр, бытовки таджиков, высотки в тумане, грохот поезда Пекин-Москва, шедшего сорок лет, голос продавщицы хот-догов, всхлипы матери, крик ребенка, объявления по громкой связи для заблудившихся провинциалов. А внутри белого и светлого вагона – тишина, отрезанная от всего этого пневматическими дверями, которые открываются нажатием на кнопочку снаружи. Но нажать на нее некому, и пять пассажиров левитируют в тишине, глядя каждый в свой смартфон, газету и планшет.

      – Але, – повторяет мужчина. – Зай?

      Где-то там, во внешнем мире, есть телефон, вокруг которого, обвившись проводом, как эмбрион, плавает женщина, у которой в руке трубка, которая слушает и слышит только помехи, безжизненный белый шум, реликтовое излучение, нормальный фон, усредненный показатель тишины. Она хочет услышать своего мужа, но слышит только тишину.

      В этой тишине она различает, как работает телефонная линия, как идет ток, как щелкают выключатели на АТС, как девушки в цветастых платьях из 70-х порхают по залитому солнцем футуристическому залу с огромными угловатыми машинами, перетыкая штекеры из одной дырки в другую, чтобы соединить абонентов города-миллионника. Как работают турбины и дымят большие серые градирни на атомной станции, чтобы обеспечить током телефонную станцию. Как в просторной столовой атомной станции стучат ложками техники и инженеры во время обеда, обсуждая скудные новости закрытого территориального образования. Как воет ветер в коридорах недостроенной больницы возле платформы «Ховрино» на окраине Москвы, где должны были стоять большие, блестящие тусклым блеском престижа современные установки МРТ и позитронно-эмиссионные томографы, вставая из которых пожилые, но подтянутые и белозубые столичные пенсионеры должны были энергично трясти руку доктору, продлившему их счастливую пенсионную жизнь еще на 50 лет, а смеющиеся дети трех поколений на заднем плане – все вместе составлять из разноцветных кубиков слова «ЗДОРОВЬЕ» и «ОПЫТ».

      Но вместо этого на покрытом стильной плесенью подоконнике у выбитого окна с видом на индустриальный постапокалипсис позирует ню, немного дрожа от холодного ветра, модель по имени Алина. Ее гладкие худые ноги в туфлях на высоком каблуке выигрышно контрастируют с чудовищной разрухой, думает фотограф Андрей, который лежит на полу и делает снимок за снимком, пока Алина привычно меняет позы.

      Андрей – один из сотен, если не тысяч, московских фотографов, которые считают, что обнаженная