Формула всего. Дмитрий Фалеев

без заискиванья, по-деловому, словно этот «дядя» был ему должен.

      Выбранный тон показался приказчику несколько странным. Он привык, что нищие давят на жалость и умаляются, но цыганенок не видел в попрошайничестве ничего постыдного – он относился к нему как к ремеслу. Это был его скромный вклад в копилку семьи.

      – Держи, – приказчик, не сводя глаз с Муши, который уже совершенно по-дружески гладил лошади спутанную гриву, рассеянно полез в карман за медяшкой.

      Буртя быстро спрятал полученную монету, но полез к «дяде» снова:

      – А хотите – я на пузе станцую?!

      Неизвестно, что ответил бы ему приказчик на этот раз, только в тот же момент старый Муша повернулся и, с сожалением покачав головой, объявил свой диагноз:

      – Тяжело ей, добрый человек! Перегрузил ты ее. Устала!

      – Да у меня тут одно тряпье! – приказчик в недоумении кивнул на перины.

      – Как знать, как знать… Может, черт тебе в тряпки чего засунул, ты сам не знаешь, а лошадь чует – вот и не везет.

      – Про чертей ты внукам рассказывай!

      Муша развел руками:

      – Я что знал, то сказал, милый человек.

      – Полно, цыган! Не обижайся! Тороплюсь… Видит Бог, как поспеть мне надо! К вечеру, в Дубно. Выручай! Скажи, что ты хочешь?

      – Ничего не хочу. Разве выпить бы малость за то, чтобы лошади твоей полегчало!

      – Это можно, – приказчик мгновенно достал из-под сиденья полуштоф с вином и протянул старику. Тот принял подарок и поднял тост:

      – Чтобы все у тебя было хорошо! Счастья, здоровья… До ста лет тебе жить и беды не знать! Вот как я сказал! Чтоб нечистый, глухи наши уши, в твои дела не лез! Ну-ка сядь-ка теперь: авось да поедешь!

      Приказчик вскочил на возок, крикнул «Но!», и лошадь как ни в чем не бывало пошла вперед.

      – Всего тебе дорогого-золотого! – крикнул вслед ему Муша.

      – Спасибо, старик, – донеслось с возка.

      – Как ты это делаешь?! – воскликнул Буртя.

      – Бог дал! Спасибо ему. Это такой секрет, туда-сюда, которому не научишь. Ты сам возьмешь, если сможешь взять. То, что понимается, то не говорится, – таинственно ответил старый цыган.

      Они влезли на урдэн и тронулись в дорогу.

      Глава вторая

      Лава бы мэ барвало, туса, миро грасторо, во вэко на разочаваспэ[4].

      Солнце вышло из облака и опять погрузило цыган в свое обволакивающее тепло. Буртя, хоть и привык разъезжать, окончательно измаялся от безделья и скуки. Монотонный степной пейзаж его утомил. Он уснул, привалившись к деду. На другом часу хода задремал и сам Муша. Он совсем опустил поводья, но лошади, не останавливаясь, продолжали везти повозку.

      Погруженный в сон, Муша сладко причмокивал. Ему снилось, что он снова красив и молод, и кудри черные, словно смоль. Эх, ох… Когда такое было? Куда девалось? Жизнь была яркая, а прошла незаметно. Иней в волосах уже не растает. Все говорят ему: «Здравствуй, старик». Муша не в обиде – всем нужно стариться. В последние годы он ужасно обленился, и прежний бес – изворотливый, тактичный

4

Был бы я богатый, с тобой, мой конечек, вовек не расстался!