Незавидный холостяк. Ашира Хаан

галстуке, поразив меня этим до глубины души. Поэтому когда на следующее он опоздал на полчаса и пришел с бутылкой пива в руке, я легко поверила в то, что это случайность. И потом каждый раз верила в отмазки про захлопнувшуюся дверь, три подряд сломанных автобуса, внезапный пожар, вывихнутую ногу, внеурочно приехавшую тетю, умерший телефон. Ведь если в первый раз он был приличным и не опоздал, а потом испортился – может быть, это я виновата? Это я его испортила?

      Сорок минут опоздания на собственную свадьбу – это точно случайность! Еще с утра мы с ним мило ворковали по телефону – он у себя дома, я у мамы – и он рассказывал, как ему не терпится увидеть меня в свадебном платье, которое я по традиции заранее не показывала; жаловался, что никак не получается выгладить рубашку так же хорошо, как это делаю я; выбирал между черным в полоску галстуком и вышитым серебристым. Потом меня захватила предсвадебная подготовка: прическа, макияж, последние созвоны с фотографом, рестораном, водителями…

      Я только уже у самого загса написала ему: «Ты едешь?»

      Ответа не получила.

      Но вот, спустя почти час нервов, сотню капель валокордина и десяток не отвеченных звонков, Костя наконец появился на пороге. Наша очередь как раз подходила, и я не стала выяснять, что его так задержало. Двери зала для торжественных церемоний распахнулись, оркестр грянул Мендельсона, мама сунула мне круглый букет белых роз, перевитый лентами, я протянула своему жениху руку и сказала:

      – Пойдем.

      А он…

      Наверное, очень немногие люди могут похвастаться таким опытом, как у меня.

      Свадьбы, бывает, играют по несколько раз в жизни. Иногда два или три раза с одним и тем же человеком.

      Детей рожают не одного.

      Даже Нобелевскую премию некоторые получают по два раза, хотя это прямо запрещено, но если в разных категориях – то можно.

      А вот быть брошенной у алтаря – такое только в кино показывают.

      Редкий опыт. Почти уникальный.

      Обычно трусливые женихи и ветреные невесты сбегают намного раньше.

      После слов Кости «Я передумал жениться» я… оглохла.

      Я серьезно не слышала, что он дальше говорил.

      Все было как в немом кино: он открывал рот, моргал, размахивал телефоном, зажатым в руке, а у меня в ушах стоял только шум прибоя.

      Шшуххх, шшшуххх…

      Волны бились о скалы в тысяче километров отсюда.

      И я сама находилась в тысяче километров от этого зала.

      От мамы, которая некрасиво кривила ярко накрашенные губы, выговаривая что-то Косте; от брата, который сжимал горлышко пластиковой бутылки, как будто это шея моего не случившегося мужа; от тети, которая бегала вокруг нас и махала руками, разгоняя любопытствующих гостей, словно голубей на площади Сан-Марко.

      От бабушки. Очень бледной бабушки, которая вдруг начала оседать на землю, беспомощно цепляясь слабыми пальцами за рукава стоящих рядом людей. Брат отшвырнул бутылку, бросаясь к ней на помощь, мама ахнула и застыла с широко открытым ртом, тетя медленно повернулась, в ужасе глядя на нас. На Костю сразу перестали обращать внимание, и он, нервно дергая с шеи галстук, быстро вышел из загса и сел в ожидающее его такси.

      Мой племянник записал все это на видео. Прислал мне файл на следующее утро. Маленький жестокий ублюдок. Люблю его.

      Я могла бы рассмотреть свой самый ужасный час в жизни в мельчайших подробностях. Даже услышать, что говорил Костя, – узнать ту причину, по которой он передумал. Но я запретила всем говорить мне об этом.

      Я пока не готова узнать.

      Пусть видео лежит в облаке и ждет момента, когда я смогу его посмотреть.

      Когда-нибудь.

      Подготовка похорон бабушки заняла все свободное время. Некогда было даже поплакать. Я ехала с ней в «скорой» прямо в свадебном платье. И в нем же сидела на банкетке в холодном коридоре, обнимая маму изо всех сил. Кто-то подобрал мой букет и приволок его домой, когда мы вернулись из больницы, где уже некого было ждать. Я вспомнила, что бабушке он очень нравился, и положила его к ней в гроб.

      После поминок мы с мамой стояли у подъезда дома и смотрели на десять коробок с моими вещами, которые только что выгрузили из «газели» к нашим ногам. Вся моя жизнь с Костей, последние три года. Куда их теперь?

      Куда мне теперь? Я ведь в его квартиру купила занавеску для душа со «Звездной ночью» Ван Гога и там на кухонном подоконнике стоит горшочек с авокадо, выращенным из семечка моими собственными руками. Там был мой дом. А теперь его нигде нет.

      – Забирай себе бабушкину квартиру, Варь, – сказала мама.

      – Почему? – удивилась я. – Ты можешь ее сдавать.

      – Я там выросла. Не смогу выбросить ни единой салфетки и убью чужих людей, если они поцарапают пианино, на котором я училась играть. А тебе надо где-то жить.

      Так я и оказалась в двухкомнатной квартире на окраине Москвы, под самый потолок забитой хламом, который бабушка собирала всю свою жизнь. Чтобы как-то там обустроиться,