Запрет на студентку. Мария Летова

на людей не нападают по расписанию.

      – А мне по фигу, – втягивает в себя воздух. – Мне тебя, может, продуть еще надо?

      – Только попробуй! – взвиваюсь, толкая руками дверь. – Обезьянник свой продувай!

      – Ты меня услышала.

      – Мне не десять лет, – говорю ему членораздельно, обернувшись через плечо. – И даже не одиннадцать.

      Эти слова сжимают сердце.

      Когда мне исполнилось десять, ему стукнуло столько же, сколько мне сейчас, и он был далеко. Служил на своей Камчатке, там, где в туалет ходят по веревочке, а письма… идут месяцами…

      Я думала, он вернется. Ко мне. К нам с бабулей. А он… Вернулся, когда мне было пятнадцать. И принялся командовать, будто я без него до этого в жизни разобраться не могла. Я о ней все знаю. Сначала родился, потом пригодился. А в промежутках хотелось бы быть самой собой!

      Повернув голову, выгибает бровь:

      – А сколько тебе? Напомни, е-мое?

      Этот сарказм давно не бесит.

      Судя по всему, для него я навсегда останусь ребенком. Даже когда морщины на его упрямом лбу станут глубже и борода поседеет. Я останусь ребенком, потому что у нас есть только мы, и больше никого на всем этом чертовом свете.

      Плюс ко всему, для него я ребенок, потому что у него нет собственных. Вот в чем все дело.

      Он достоин! Достоин своих детей. И семьи. Но с таким дураком кто будет связываться?! И кобелем. Думает, я не знаю? Он пол-универа моего пере… имел!

      – Посчитай, – советую ему. – Вроде ты умный. Был. Вчера.

      – Сгинь, – рычит. – Пока в обезьянник не затолкал.

      – Спасибо, – бросаю в сердцах. – За сочувствие. Чтоб тебе так дети твои сочувствовали…

      – И тебе спасибо, – выговаривает он. – За то, что у меня на пузе еще один седой волос!

      На пузе! На «пузе» у него бельё стирать можно!

      Ступив на подножку, выпрыгиваю из машины.

      Мышцу на ноге сводит от боли, но не настолько, чтобы об этом плакать.

      «В рубашке родилась», – мне так с пяти лет талдычат.

      С того дня, когда выжила. Мы выжили. Я и Глеб.

      Хлопнув дверью, иду к своему подъезду.

      – Люба, – слышу за спиной.

      Остановившись, закатываю глаза.

      – Приеду. Проверю. Спать топай.

      Сделав глубокий вдох, советую:

      – Валидол захвати.

      Дернув подъездную дверь, захожу внутрь и без сил тащусь к лифту.

      На подкорке… яркие зеленые глаза мужчины, о котором… уже полгода мечтаю перед сном. И вовремя. И который… для меня слишком взрослый, чтобы я вообще хоть как-то могла его потянуть. Я даже не знаю, о чем с ним можно говорить. Дольше семи секунд.

      Войдя в квартиру, плюхаюсь на пол.

      Я и о себе-то ни черта не знаю. Кто я? Где я? Зачем?

      – Чтобы было, – мертвым голосом цитирую своего придурошного брата.

      Глава 7

      Люба

      – Ты куда в субботу делась-то? Касьянов рвал и метал.

      – Голова заболела, – вру, увеличивая резкость на своем микроскопе.

      Моя субботняя попытка расстаться с девственностью была очень неудачной. Сдаваться я не планирую, но… это будет