Клиффхэнгер. Настасья Астровская

головой. – Но стаканов…стаканов надо. Лева! Ты, вообще, видел счет?! Мы за эти деньги еще и стол можем забрать!

      – Можем! – обрадовался Паша, в котором алкоголь пробуждал тягу к подвигам.

      – Стол нам не нужен, – умерила его пыл Ира. – Он у нас не поместится. Ладно, я пошла машину заводить.

      И она пошла, размахивая пустым бокалом, что-то насвистывая себе под нос.

      – И вообще, если бы они хотели, чтоб мы им вернули это все, – рассуждал Паша, – они бы это так не оставляли. А так…подарили, значит. Комплимент…от заведения.

      – Я, вообще, очень против, – прошелестел Лев.

      – Понимаю, – сказал Паша.

      – И то, что Ира пьяная за рулем, тоже против, – не успокаивался Лев.

      – Тоже понимаю, – вздохнул Паша. – Ну, она не пьяная.

      – А, – кивнул Басин. – Тогда ладно.

      Паша взял стакан и медленно поплыл в сторону машины.

      Лева еще пару секунд подумал а потом уточнил:

      – Так вам два стакана нужно или три?

      Паша попытался дать какой-то развернутый ответ, но ничего было непонятно, поэтому Лева повторил настойчивее:

      – Два или три?

      – Ну, хорошо бы три, – признался Паша.

      – Понял, – лаконично ответил Лева.

      Схватил стакан, залпом допил то, что в нем оставалось и невозмутимо – а главное, очень ровно – зашагал к машине.

      – Эта история могла быть поучительной, – печально заключил Лева, – если бы нас поймали за кражу или если бы мы разбились все насмерть пьяные…

      Настя немного начала икать от смеха.

      – Ну, если бы вы разбились, для меня эта история точно не стала бы поучительной, – заметила она, вытирая слезы, – потому что мне бы ее никто не рассказал.

      – Тоже верно, – согласился Лева. – Ну, в общем, я не горжусь, но и стаканы хорошие, конечно. Что ж теперь, игнорировать их, что ли…

      – Так выпьем же за то, – подхватила Настя, – чтобы всегда замечать хорошее, никогда его не игнорировать…

      – …но чтоб при этом можно было им еще и гордиться! – согласился Лева.

***

      И здесь, конечно, размышления о судьбе героя – или любые размышления – буду писать для удобства курсивом.

      Рядном сквозных, красивых, трепещущих…

      Не самый я, конечно, удачный у мамы с папой вышел. Нужно было настоять на братике или сестричке.

      А я, дурак, не просил.

      Это превращается в дневниковую запись, хотя откуда мне знать, я и дневников-то не вел никогда.

      Дорогой дневник! Сегодня я опять бессмысленно жив…

      Странное дело: дневник – это тетрадь, а ночник – лампа. Утренник – это детский праздник, ну или, на крайний случай, мороз, а вечерник – человек…

      Злобный: Вечерник, конечно, человек. А ты – осел!

      Дружище: А кто так обзывается, тот сам так называется!

      Лев: Так-то! Хотя, подождите-ка…

***

      И с того самого разговора на чужой кухне до пяти утра, с тех самых полутрезвых откровений и открытий все началось – и, казалось, не имело шанса закончиться, будто эти двое должны проговорить вот так,