Хроники Януса. Сергей Сиверс

с обветренным лицом в старом засаленном алом платке, обвязанном несколько раз вокруг шеи. Такие носили ветераны. – Слава римской армии!

      – Слава римской армии! – раздались возгласы из толпы…

      Набатеец почувствовал, что ситуация разворачивается не в его пользу.

      – Я требую, чтобы римский закон был соблюдён, – обратился он к офицеру.

      – И он будет соблюден, – заверил офицер. Он повернулся к бывшему солдату. – Хочешь ли ты что-то сказать?

      Вместо него заговорила его жена, молодая женщина с веснушчатым лицом и пронзительно голубыми глазами.

      – Когда мой муж проливал кровь за республику, – воскликнула она, и её громкий голос заставил заплакать ребёнка на её руках. Она тут же стала укачивать его и продолжила: – такие как этот обирали жён и вдов, нас таких десятки в Риме!

      По толпе прошел недовольный ропот.

      – Они горазды на это! – поддакнул голос.

      – Клянусь Юпитером, она права! – раздался другой голос.

      – Сегодня священный день Сатурналий. Боги в этот день велят нам прощать долги, – важно изрёк человек в чёрной мантии с белой каймой. Это был остиарий, привратник храма Януса.

      – Как же! Они всякий раз клянутся нашими богами, но служат своим! – раздался саркастический голос, вызвавший смешки.

      Ропот усилился.

      – Они спелись с властью…

      – В Тартар всех варваров и продажных сенаторов…

      Оба стражника демонстративно положили руки на рукоятки мечей.

      – Порядок! – скомандовал офицер…

      Меня послали выискивать агентов Карфагена, которые лживыми слухами подталкивали людей к смуте. Но зачем нужна ложь, когда для смуты столько много реальных причин.

      – Твоё имя? – спросил офицер.

      – Марк Деций.

      – Что ты можешь сказать, Марк Деций?

      – Лучше бы Марс лишил меня жизни на поле брани, чем мне сейчас испытывать такой позор.

      Он низко опустил голову. Затем устало посмотрел в глаза центуриону своим единственным глазом:

      – Мне тридцать два, но я многое повидал. Я знаю что такое смерть, чтобы ценить жизнь. Если бы не мои ранения, я бы вернулся в строй. Но я не могу. Рана на моей ноге не заживает. Я не могу крепко держать меч, – и он вытянул правую руку на который не было безымянного пальца. – Я учился на каменщика, но теперь я получаю лишь плату подмастерья…

      – Довольно! – вмешался Ахаб и повернулся к офицеру: – разве не видно, что он специально притащил её и свой выводок, чтобы разжалобить меня?

      – Разжалобить тебя? – у жены Марка Деция сверкнули глаза. – Ты дал мне слово. Ты клялся богами, что простишь долг! – Она достала из складок в одежде медальон на цепи сирийской чеканки. – На, забирай, подавись, нацепи это на свой живот! – и она швырнула его на пол.

      В таверне воцарилась тишина.

      Жена Ахаба, стоя за прилавком, разинула рот и следующую секунду побагровела от ярости;

      – Будь ты проклят, будь ты проклят! – истошно завопила она, потрясая кулаками, и в следующую секунду разразилась рыданиями.

      Набатеец быстро поднял медальон