Частичка тебя. Мое счастье. Джина Шэй

и сегодня работали полицейские, спрашивали про этот случай. Говорят, что расследуют. Камеры смотрели, всех допрашивали”.

      Ох, черт.

      Вот это ничего себе!

      Интересно, кто такой деловитый?

      Хотя вариантов у меня немного. Это Ольшанский. Он меня услышал про “толчок”, он решил разобраться. Но зачем привлек полицию? Могли ведь тишком разобраться сами!

      “Ну и чего они насмотрели на камерах, не говорили?” – набираю я, прикидывая общий урон, нанесенный моей репутации. Колоссальный урон. Теперь по всему клубу будут ходить сплетни, одна другой краше.

      Ладно, разберусь с этим по факту. Самый пик сплетен я всяко пролежу.

      “Парни из охраны говорят, на видео сложно понять, кто”, – Шура совершенно неожиданно оказывается неплохим источником информации.

      Правда информация эта меня печалит, но все-таки теперь я знаю.

      А камеры у нас и правда паршивые. Понятия не имею, в каком веке их закупали.

      “Так все-таки это правда, да?” – спрашивает настырная Шура.

      “А меня что, на камерах не видно?” – пишу насмешливо, а потом все-таки решаю не изводить девочку своим ехидством и просто добавляю: “Да, правда. Веста меня не тронула, но честно говоря, шансов на это было мало”.

      Шурочка начинает снова что-то набирать, но дверь палаты хлопает, и ко мне бодрым шагом направляется дежурная медсестра. Опускает мне на ладошку пузыречек с еще двумя таблетками магния и дергает головой.

      – К тебе пришли, Морозова. Целых два папаши по цене одного. Мы их правда не пустили, хотя господин полицейский и ужасно грозно махал на меня корочками. Выйди в холл, сделай одолжение.

      Я встаю, терзаясь догадками, что же там за “два папаши”, и почему именно папаши, или тут всякий мужик, приходящий к лежащей беременной, автоматически записывается в эту категорию?

      По дороге заглядываю в телефон, чтобы прочитать, что там мне написала Шурочка, но… Не вижу ничего. Видимо, она передумала. Странно, конечно, но и сама Шура немножко чудная и совсем молодая. Чего с неё взять?

      3. Энджи

      В гинекологическом отделении странная математика. Потому что мне сказали о двух “папашах”, а мужчины в холле меня ожидают аж трое.

      – Господа, я не была настолько популярна даже в детском садике, когда мне выдали роль Снегурочки, – шутка выходит неуклюжей, и я даже сама не понимаю, для кого я её шучу.

      Для Тимирязева, стоящего в отдалении, у самого окна? Вот уж последний человек, которому я сейчас хочу продлять жизнь.

      Для Ольшанского, который… Мне кажется или он нарочно уселся на кресло в противоположном углу от Артема? Мне мерещится это напряжение?

      Нет, пожалуй, нет. Они вообще друг на друга не смотрят.

      Впрочем ладно. Для Ника я тоже шутить бы не хотела.

      Сержанта полиции, при виде меня поднявшегося с кресла, я вообще впервые вижу.

      Что ж, значит, я пошутила для себя и моего ребенка. Нам было весело, а значит – все не зря.

      – Чем обязана? – на полицейского я смотрю не то чтобы с опаской, но он меня по долгу его службы как-то напрягает.